Талия неделями плачет навзрыд, окруженная врачами и близкими. Она в траурном платье, бледна, ее терзают воспоминания – болезненная хроника любви, от которой ей никогда не оправиться. В моем воображении она не искала мне замену, жила в печали и упрямо продолжала меня любить.

Разжившись долларами, я, вместо того чтобы сказать жене «чао, бамбино», сроднился с ней, как никогда прежде. Предпочитаю не объяснять парадокс. Однако, если вы потребуете разъяснить противоречие, я скажу, что дух мой обычно питается огоньком костра из сырых прутьев, разжечь который можно не десятью тысячами долларов, а сотней тысяч пучков розог. Пока меня сполна не обеспечат горючим, я продолжу идти рука об руку с супругой… Разумеется, такого рода аргументы несостоятельны, поскольку тот, кто решился покинуть дом, сбежит оттуда голым и счастливым.

Хотите более откровенное признание? Я не чувствую желания поскорее оставить ее. Я врос в ее жизнь, как секвойя. Я настолько глубоко пустил в ней корни, что пришлось бы их ампутировать, чтобы покинуть Талию. Я смирился с тысячелетним существованием рядом со своей женой. Как мудрый Прометей, я решил полюбить свои оковы. Я стал фаталистом. Склонил голову и слепо следовал своей судьбе.

Смирение поразило и другие сферы моей жизни, помогло осознать, что я потерял Хулию. Принятие разрыва, однако, не переросло в пожелание им с Григотой счастья. Кроме того, я не отрицаю, что сердце щемило, когда я видел ее в объятиях любимого. Однако эта картина не вызывала у меня сердечного приступа.

Конечно же, я продолжаю наблюдать за ней на расстоянии. И прихожу к выводу, что она спит со своим кавалером. Мое подозрение выросло из мелких признаков. Возвращаясь домой, она распространяла запах гениталий. С каждым днем Григота обнимал ее все увереннее, с сознанием дела, с которым эрудит листает свою зачитанную энциклопедию. И если Хулия еще и не кормила его откушенным яблоком, то ждать этого оставалось недолго. Я знаю ее настолько хорошо, что вижу все этапы ее любви наперед. Близится период, когда она испортит идиллию своими грязными рассказами. Григоте придется пройти комнату страха из эротических фантазий Хулии. Ничто не спасет его, например, от знакомства с эпизодом с солдатами. Обидно, конечно, что Григоте зарисовок из прошлого Хулии достанется больше, чем мне, поскольку к старым воспоминаниям прибавятся грязные подробности наших встреч. Она придумает мне другое имя, сделает из меня несуществующего человека и выставит на сцену в неузнаваемом образе. Я вижу, как она смакует непристойности, которым мы предавались.

Я также понимаю, что Хулия никогда не закончит ветеринарный факультет. За полгода до окончания университета она огорошит семью заявлением, что ошиблась в выборе профессии. Отец определит ее в руководители мелкой конторы, которую она неизбежно приведет к разорению. После краха она перейдет в разряд руководителей среднего звена.

Она последней среди подружек выйдет замуж. В брак она вступит с опозданием (лет в двадцать восемь), но с уверенностью в себе, которую испытывают те гонщики, что приходят к финишу позже остальных, оправдываясь неисправностью своих автомобилей.

Она свяжет свою судьбу с серьезным, зрелым, покладистым мужчиной. Она его не полюбит и в отсутствие страсти будет довольствоваться стабильностью семейных отношений. Готов поспорить, что она не выйдет замуж за Григоту, но до финала их отношений она успеет попить ему крови.

Предвижу, что она сделает один или несколько абортов. Она настолько беспечна, что прямой дорогой идет в кресло гинеколога. Я молюсь, чтобы она подыскала надежного врача, а не какого-нибудь мясника, который вынет ее внутренности… В общем, я не вижу знаков удачи в ее будущем. Однако успокаиваю себя мыслью, что она не осознает масштабов своего несчастья, так же как она не разглядела удачу, которая ей улыбалась в начале наших отношений.

Вижу, как моя любовь к Хулии превращается в сострадание. Ко всем женщинам, появлявшимся в моей жизни, я испытываю сострадание, для зарождения которого им достаточно заикнуться о своих невзгодах. Вместе с Арминдой я спускаюсь в подземный мир каждый раз, когда она вспоминает о своем умершем ангелочке. Я не могу смотреть фильмы, где главные героини мучаются. Стоит Талии уколоть палец иголкой, как мое лицо каменеет от ужаса, будто я увидел Медузу Горгону. Вчера мое сердце сжалось, когда я наблюдал, как она выходит из магазина, нагруженная корзиной овощей и коробкой с яйцами. Бедняжке недоставало еще пары рук, нет, двух пар, чтобы отнести домой, помимо этих покупок, еще сумочку и кипу книг. Она прошла несколько шагов и остановилась, перекладывая вещи из одной руки в другую, и уронила на тротуар книги, которые несла, зажав подмышкой. Я подумал, какая это богатая добыча для малолетнего вора. Я понимал, что найдутся изверги, способные без надобности пырнуть ее ножом, чтобы забрать сумочку или просто позабавиться. Хрупкая лилия, плывущая по улице и своим тонким стеблем привлекающая садовников. Если бы я мог спрятать ее навсегда в бронированной машине папы римского. Если бы существовал страховой полис, способный уберечь ее от всех несчастий.

В моменты сомнений Талия ставит под вопрос мою любовь к ней, предполагает, что я женился на ней по расчету. Подозрения только крепче привязывают ее ко мне, я вырастаю в ее глазах, как будто она открывает во мне незнакомые добродетели.

– Папа предложил продать ему наш дом.

– Зачем? Он же нам его подарил.

– Он планирует подарить его нам снова, при условии, что я запишу его на свое имя. Еще он пообещал открыть для меня тайные счета в панамских банках, которые я должна держать втайне от тебя.

– Тогда действуй, как если бы я ничего не знал. Улаживай свои с ним секретные договоренности.

– Ты меня не разлюбишь, если все имущество будет записано на мое имя?

– Совсем нет, нет. Я буду любить тебя иначе.

– Иначе? Как?

– Как любят женщин с секретными счетами в Панаме. Понятно?

– Понятно. Но не подумай плохого. Я, конечно же, не последую советам отца. Если бы я его слушалась, то не рассказала бы тебе о нашем разговоре. Однако я не перестаю задаваться вопросом, женился бы ты на мне, если бы я была отчаянно бедна.

Если бы ты была отчаянно бедна, подумал я, ты не была бы Талией. Ты не искала бы в медицинской энциклопедии симптомы десятка твоих воображаемых болезней; была бы ты отчаянно бедна, ты не меняла бы недуги каждые два месяца; с неимущими судьба скупа, для них у нее наготове лишь простые общеизвестные напасти, такие как туберкулез например. Мы не волновались бы из-за истории с тайными счетами в Панаме. Нас