Лилли тоже держала язык за зубами. Они словно договорились в этом узком проходе, в коридоре, ведущем в четыре комнаты. Любопытство защекотало Лилли – почему столько змей? – но спрашивать она не стала. Змеи ей понравились. Сразу же. Не в каждом доме тебя приветствуют змеи.

Она по-прежнему не знала имени незнакомки. И решила, что ей все равно.

Женщина пошла на кухню заваривать чай.

– Садись, – сказала она Лилли и указала на гостиную, большую часть которой занимал громадный бирюзовый бархатный диван. – Трансформация, – сказала она, включив воду в раковине. – Вот почему змеи. Мне нравятся существа, умеющие менять кожу.

Лилли села на мягкий диван и подумала, сколько раз в течение жизни женщине приходится сменить кожу, чтобы обеспечить себе выживание. В ее груди возникло чувство помимо симпатии. Что-то вроде взаимного узнавания или родства; она никогда не испытывала ничего подобного.

Чай оказался вкусным. Он тепло проскользнул в горло; женщина, должно быть, добавила в него лаванду. Губы Лилли онемели; затем, примерно через полчаса, она ощутила прилив эндорфинов и восторг оттого, что боль ушла.

– Боже мой, я так давно этого не чувствовала, – выдохнула она. Они сидели на огромном диване, устроившись удобно и все сильнее расслабляясь с каждой минутой.

– Чего не чувствовала? – спросила незнакомка.

– Покоя. Пустоты. Парения в невесомости. Мне так нравится.

Женщина улыбнулась.

– Хочешь, покажу тебе очень интересную комнату?

Происходящее казалось Лилли одновременно глупым и соблазнительным. Она хихикнула. Вместо смеха вырвалось хрюканье; обычно это ее бы смутило, но не теперь, после опиумного чая.

– Да, очень хочу. Если она похожа на твою прихожую, я готова. – Лилли попыталась встать, зашаталась и снова всхрюкнула.

Женщина открыла дверь в спальню. Точнее, не в спальню, а в комнату, предназначавшуюся явно не для сна. В ней стояла мебель тонкой работы и различные приспособления – в голову пришло слово «механизмы». Лилли вошла; с каждым шагом у нее оставалось все меньше сомнений в назначении этих предметов. Мебель была антикварная, но все предметы, находившиеся в комнате, предназначались для секса. Лилли остановилась у прибора, напоминавшего допотопный аккумулятор; к нему прилагалась палочка.

– Такой предмет ты наверняка раньше видела. В тысяча восемьсот восьмидесятые его называли «мышечным релаксантом» и продавали в основном мужчинам. Потом выяснилось, что врачи использовали его и на женщинах, якобы для избавления от истерии. Одним словом, это первый вибратор.

Лилли усмехнулась, но тут ее внимание привлек объект в центре комнаты: квадратный стол с мягкой обивкой, из центра которого торчал черный резиновый мячик размером примерно с яблоко. Лилли накрыла его рукой. Мяч был прохладным и гладким.

– А с помощью этого прибора лечили заболевания мочеполовой системы у женщин. С медицинской точки зрения это был устаревший средневековый метод. С другой точки зрения… нечто совсем иное. Когда женщины смекнули, как можно использовать такие столики, врачи бросились предупреждать, что прибор можно использовать только под надзором, дабы избежать чрезмерной… стимуляции. Мячик приводился в движение паровым двигателем.

В противоположном углу комнаты на дальней стене висело что-то вроде седла.

– А этим лечили от ожирения. Подагры. И истерии, куда же без нее. Но женщины пользовались этим приспособлением с иными целями. – Она улыбнулась.

С потолка свисали веревки, безмолвно завиваясь, как прекрасные толстые змеи. На небольшом возвышении стояла перекладина, снабженная кожаными кандалами; вторые такие же кандалы для лодыжек имелись у основания и были расставлены широко. У Лилли потемнело в глазах. Рот наполнился слюной.

– Что это? – Она кивнула на хитрое приспособление у двери.

– Машина для шлепков. – Из груди женщины вырвался бархатистый смешок. – Встаешь здесь, с одного конца, и перегибаешься через этот кожаный уступ. Потом включаешь машинку и – ШЛЕП! – Незнакомка продемонстрировала действие устройства, и они рассмеялись, увидев, с какой силой отскочила металлическая ручка, снабженная чем-то вроде весла.

На стене в качестве украшения висели всевозможные пояса целомудрия для мужских и женских органов.

Они смеялись, ощущая все большую близость к друг другу и е, но тут взгляд Лили привлек другой предмет – узкий и плоский деревянный ящик размером с тело, вместо крышки у которого имелась тонкая металлическая решетка; нечто среднее между гробом и резной птичьей клеткой. Дно ящика было выстелено мягким кроваво-красным бархатом. В прутьях имелись просветы на уровне груди, промежности и рта. Лилли уставилась на ящик, не в силах отвести взгляд.

– О, вижу, тебе понравилось. Это удерживающий механизм, – сказала женщина.

– На гроб похож, – прошептала Лилли. Поверх ящика лежали разные предметы – игрушки, палочки, шпоры; они увенчивали его, как корона. Стоило Лилли приблизиться к ящику, как плоть ее заныла; руки, ноги, щель между бедер и ног. Она ощутила странное томление, которое уже испытывала раньше: ей казалось, что происходило нечто невероятное и вместе с тем пугающе знакомое.

– Хочешь попробовать? – спросила незнакомка и открыла крышку.

Хотела ли она очутиться внутри собственного сна? В месте, что терзало ее тело и хранилось в телесной памяти, сколько она себя помнила? Хотела ли она наконец выяснить, что будет дальше?

Ее вдруг прошиб горячий пот. Возможно ли вернуться в прошлое, в свои сны, и заново пережить горе, потерю и травму, если рядом будет проводник, что бережно поддержит тебя в каждом моменте твоего опыта? Возможно ли через наслаждение достучаться до самой сильной боли?

– Думаешь, человек может… взглянуть в глаза своей боли? – спросила она.

– Да, – ответила женщина и бесшумно приоткрыла ящик. – Наслаждение и боль таят в себе намного больше, чем нам рассказывают. И то, и другое – как целая эра.

Лилли быстро разделась;‹…› и вожделение это не существовало отдельно от вины, страха и отрицания, а помогало проникнуть в самые их глубины.

Незнакомка закрыла крышку и произнесла:

– Уверена?

Лилли кивнула, но могла бы этого и не делать: уверенность читалась в ее взгляде.

– Меня зовут Аврора. Если станет страшно, скажи «вода».

Лексикон

На седьмой день в Аврориной квартире Лилли облизывает яблоко, ‹…› Они смеются. Она чувствует запах и вкус соли. Лилли откусывает яблоко, зажимает его во рту, поднимает голову, выплевывает яблоко ‹…› солнце омывает комнату, просачиваясь сквозь шторы от пола до потолка; шторы цвета алебастра, а стены полуночно-синие, ковер – кроваво-красный; солнце заливает комнату, а потом наступает ночь, и комната погружается во мрак; движется время, скользит между телами; влажные простыни, ‹…› жизнь встречается со смертью; пульсирует кровь.

Дни.

Ночи.

Раньше у меня была одна нога.

Мой любимый кузен сделал мне другую.

Потом явилась девочка.

Девочка, для которой времени не существовало.

Я хочу тебе