Родители. Неужели они чувствовали то же самое? Эти мучения, когда вдох кажется адом, а слез нет, потому что они бесполезны?

Я так сильно ненавидела таких как Кейд именно потому, что компания мажоров не уследила, а своей вечеринкой и устроила тот жуткий пожар. Наши дома стояли так близко – проводка, связывающая сети, загорелась и БУМ… От дома осталось сплошное пепелище, а в моей душе поселилась серая дыра, которую невозможно залатать никакими лекарствами.

– Мама… Папа… – тихо прошептала я, сидя на полу. Боль в сердце становится невыносимой, как будто в меня без конца тыкают толстенными иголками, не давая отдыха. Обхватив колени руками, я прижала голову к груди, стараясь защитить себя от дыма, который начал безжалостно пожирать глаза.

Я чувствовала, будто из меня медленно высасывали душу, надежду, последние счастливые воспоминания… Медленно, мучительно, по капле.

Губы Кейда на моих губах. Дерзкие, смелые, такие вкусные.

Он держит меня на руках, спасая, укрывая у себя дома. Смотрит на меня зверским взглядом, будто хочет порвать на части, когда я касаюсь его раны и стараюсь остановить кровь.

Наши взгляды встречаются в отражение зеркала в ванной – его глаза испускают лед, и, в то же время, взгляд обнимает, обволакивает незнакомой мне теплотой. Заботится.

Движение наших тел, отражающихся в зеркалах. От нашей безудержной страсти они разбиваются на осколки… Мы разбиваемся… Мы падаем, теряя земное притяжение.

Мы где-то там, где ничего не имеет значение.

Там, где после падения не хочется оттолкнуть, а хочется прижать ближе и никогда не отпускать.

Я написала Кейду один стих, но сейчас в моей голове словно по волшебству рождались новые строки – слово за словом. Они превращались в прекрасную мелодию, которую никто и никогда не услышит. Они останутся здесь, со мной.

Дослушав мелодию собственного творения в голове, я безжизненно упала на пол, разбросав руки и ноги по кафелю. Лучше уж сразу выпить яду, чем тянуть. Лучше не мучать себя этими мыслями – закрыв глаза, я вдохнула, впустив в себя едкий дым, и почти сразу потеряла сознание.

Это был конец.

Я в полной прострации. Настолько, что даже начали мерещиться какие – то шумы. Вода, текущая из – под крана, добралась и до меня – мои волосы мокрые, измазанные в грязной луже.

Снова шум, какие – то крики. Мужской крик. Такой пронзительный, такой истошный, что каждый сосуд под кожей леденеет.

– Я с тобой, малыш. – Знакомые мужские грубоватые руки бьют меня по щекам. Кейд кашляет.

Я ничего не вижу. Только чувствую. Он помогает мне встать, хватает на руки, но я чувствую, насколько он сейчас слаб.

Не столько физически, сколько морально. Ему страшно. Самое страшное, это когда даже сильный мужчина растерян.

Я чувствую, что я в огне, и отключаюсь. Последнее, что вижу через полуприкрытые веки – лицо Кейда, покрытое черной гарью.

Мой дьявол. Мой герой.

Кейд

Роксана поникла в моих руках – я точно это чувствую. Безжизненно. Бездыханно. Ее пульс не бьется, и на меня накатывает оцепенение.

Нужно двигаться дальше, хотя бы ради того, чтобы спасти тело…

– Рооооооокс… – пыхчу я, кашляя, чувствуя, как меня когда-то стошнит. В мозгу нет ни единой здравой мысли. Я не могу разобрать куда идти, не вижу выхода, улицы; знаю только то, что нужно идти прямо. Я даже не понимаю, в правильную ли сторону иду или в самую гущу пожара.

В какой момент мне даже хочется упасть и остаться здесь рядом с ней.

Все равно это больше не имеет значения. Мы останемся здесь, но она, черт возьми, так и не узнает, что нужна мне.

Что я не собираюсь жить без нее. Зачем? Опять скитаться по пространству, сотканному из пустоты и фальши?

Уж лучше здесь. Прямо на полу. Зарывшись в ее волосы. Губами к губам. С последним поцелуем.

Ноги заплетались, но я шел вперед… Медленно, будто полз. Рокс в моих руках давала мне силы. Просто сознание того, что это она.

И что я пришел, что я сделал все, чтобы спасти ее.

Кого я обманываю? Не все. Я урод, моральный урод, который допустил, чтобы произошло все это.

Я получил за все, что когда-либо творил.

– Прошу тебя. Рокс, – я припал губами к ее щеке, начиная видеть что-то, что было похоже на выход. Моей ноги коснулось пламя, заставляя испытать адские муки.

Сделав последний рывок, я оказался снаружи. Мы с Рокс упали прямо на асфальт, а я замер над ней, вглядываясь в обездвиженные черты лица.

Вздернутый носик, круглые щечки и пухлые губы в форме «сердца».

– Давай. Дыши. Рокс, – я надавил ей на грудь и, зажав нос пальцами, вдохнул в ее губы воздух.

Я сделал это второй, третий раз. Не было никакой реакции. Никакого ответа.

Около черного входа не было ни единого человека, никаких признаков скорой или пожарных. Дерек уже, наверное, давно со мной попрощался.

– Помогите. Мне. Нахрен. Помогите! Рокс, очнись, девочка, – шептал я, словно в бреду. Ударив ее по груди, я вновь не дождался ответа. Она выглядела так, будто не чувствовала, что до нее вообще дотрагивались.

Так оно и было.

Боль сковала все мои действия, теперь я действительно не мог дышать. Такое чувство, что вместе с жизнью Рокс у меня забрали и эту способность.

– Сука! – взревел я, глядя вверх. – Даже сейчас ты меня погубила! Даже сейчас! Даже теперь ты меня убила, тварь. Во. Второй. Гребаный. Раз! – Мой крик поразил ночь в самое сердце, и со злости я в последний раз ударил Рокс по груди, от чего она тут же подскочила на месте, закашлялась и вновь упала на асфальт.

Боже.

– Рокс, ты меня слышишь? РОКС! – Я бил ее по горячим щекам, открывал глаза, заглядывая под веки. Без сознания, но она, черт возьми, дышит. Дышит!