Майор все двигал школьную доску — никак не мог решить, куда ее лучше всего поставить, чтобы всем было видно написанное на ней.

Пока что на доске была бракосочетательная надпись, скрепленная подписью Медведева.

Наконец оставил майор доску в покое, поставив ее боком к столу со стороны окон.

Новобрачные тем временем ждали в общежитии — друзья не разрешили им участвовать в подготовке застолья.

А на столе в железных мисках уже лежали рыбные и мясные консервы, крупно нарезанная копченая колбаса, , малосольные огурчики; на кухне варилась картошка и жарились котлеты по-пожарски, обсыпанные хлебными крошками.

Майор вышел и вернулся минут через пять с двумя бутылками водки и тремя — портвейна. Видно, решил весь свой запас на стол выставить. Ковинька неожиданно принес с кухни литровую банку мутной самодельной водки. Глухонемые тоже вдруг удивили — один Бог знает откуда раздобыли бутылку шампанского — ведь больше десяти лет здесь, на Высоте Н. жили и работали, никуда не уезжая.

Наконец все было готово, и Ковинька из окошка раздачи крикнул Добрынину, чтобы за молодыми пошел.

А когда Добрынин вернулся вместе с Севой и Светланой — все уже сидели за праздничным столом, а на доске вместо бракосочетательной надписи было аккуратно выведено мелом «ПОЗДРАВЛЯЕМ!» Расселись. Собственно, всех гостей вместе с молодыми, а значит и всех обитателей Высоты Н., кроме уехавшего отдыхать Вершинина, было восемь человек. С одного краю сидел майор Медведев, с другого повар Ковинька, а остальные по три человека с каждой стороны, так что было за столом довольно просторно.

Над большим блюдом, на котором возвышалась груда вареного картофеля, и над меньшим блюдом с котлетами воздух туманился из-за поднимавшегося от горячей пищи пара.

Открыли шампанское. Разлили его по хорошим эмалированным кружкам.

Медведев поднялся.

— Дорогие Сева и Светлана! — говорил он. — Я очень рад за вас. Значит, так: это ведь первая свадьба у нас на Высоте Н.! Поздравляю!

Потом дошло до майора, что слышат его только Добрынин и повар. Тогда он отошел к доске, подчеркнул двумя жирными линиями уже написанное слово «ПОЗДРАВЛЯЕМ!», поймал взгляды молодых и поднял кружку с шампанским.

Выпили.

Добрынину стало как-то не по себе. Что за праздник без разговоров? Не то, конечно, чтобы глухонемые не разговаривали — они постоянно перекидывались беззвучными словами своего языка, но просто тихо было за столом, и тогда Добрынин решительно крякнул — шампанское он не понимал, а кроме того, после первого же глотка защекотало что-то в носу, словно мошка туда залетела. Крякнул, поднялся, скривившись допил шампанское и тут же, наклонившись над столом, налил себе мутной ковиньковской водки.

— Я хочу сказать, — проговорил он. Повар и Медведев обернулись. — Я уже не молод, совсем не молод. Но очень уважаю молодость и любовь уважаю; серьезную любовь, конечно. И вот здесь мне кажется, что мы видим, как серьезно любят друг друга молодые. Это замечательно… У меня был друг, Дмитрий, который тоже хотел, чтобы его так любили. Но не вышло. Погиб он трагически, спасая жизнь ребенку. Я хочу поздравить вас, Сева и Света, пожелать много детей и счастья…

Тут Добрынин заметил, что глухонемые на него смотрят внимательно. Однако решил народный контролер, что смотрят они на него не для понимания его слов, а из уважения. И тогда остановил он себя на полуслове, подошел к доске и написал большими кривоватыми буквами:

«ГОРЬКО!!»

Глухонемые заулыбались. А молодожены тут же обнялись и целоваться стали. Добрынин сел.

— Хороши сказал, — майор Медведев кивнул. — Очень хорошо сказал. У меня тоже друг был… хороший такой парень… И тоже погиб трагически. Он на литейке работал, и авария была. Короче, погиб. Жалко его…

Майор налил себе собственной водки. Пригубил. Посмотрел на глухонемых. Один из них, по-видимому, как раз тост произносил, а остальные внимательно следили за его пальцами и руками.

— Что они там хоть говорят? — спросил майор.

— Поздравляют, должно быть, — подал голос Ковинька. — Да вы шо, берите картошку, котлеты, пока горячие. Поговорить и потом можно будет!

— Прав ты, прав, — кивнул майор.

Ели. Пили. Один из глухонемых подошел после очередного «неслышного» тоста к доске. Написал: «За мир во всем мире и чтобы не было войны!».

Выпили вместе.

Потом Добрынин опять «ГОРЬКО!» написал.

Праздник набирал скорость, но такое ощущение было, будто два разных праздника отмечаются за столом.

Ковинька подвыпил, стал про изготовление самогона рассказывать. Житомирщину вспомнил.

Добрынин тоже кое-чего вспомнил — про молочную водку, которую на Севере пил, про всякую северную еду и заливные оленьи штуки.

Время тянулось медленно, словно никуда оно не спешило, и даже этот зимний день не хотел заканчиваться.

Снова пили, говорили. Произносили и записывали на доске тосты. И вот ощущение раздвоенности праздника стало уходить. Показалось Добрынину, что глухонемые и без слов его понимают, что бы он ни говорил.

— Я отчего в повара пошел, — рассказывал, жуя котлету, Ковинька. — В общем-то, конечно, из-за любви к еде, но и не только. У нас на Украине еду все любят, а вот в повара только некоторые идут. Ведь для повара особое чувство нужно! Чтобы не пересолить, не переварить… И еще людей надо любить, иначе обязательно потравишь их чем-нибудь!..

— Ну я, положим, тоже еду люблю! — вставил майор Медведев.

— Правильно, — обрадовался повар. — Но вы из-за того, что еду любите, в военные пошли, а я в повара!

Майор выпил водки, закусил нижнюю губу — задумался. Потом глянул на Ковиньку попристальнее.

— Не-е-ет, — сказал майор. — Я в военные пошел потому, что я Родину больше еды люблю, а ты еду — больше Родины…

Добрынин помрачнел. Видел он, что захмелел майор с непривычки, ведь пил он очень редко и помалу. А вот из-за первой на Высоте Н. свадьбы разошелся.

Поднялся Добрынин с кружкой водки на ноги. Подождал, пока все заметили, что он поднялся. Потом сказал:

— Давайте за Никифорова выпьем, за его трудную жизнь. Ведь если б его не было, то не было бы здесь этой Высоты и не было бы нас здесь…

Сказал, отошел к доске. Написал: «Выпьем за Никифорова».

И стоя осушил кружку.

Тут и глухонемые поднялись. Тоже стоя выпили — уважение к памяти Никифорова проявили.

Добрынин с благодарностью посмотрел на них.

Повар тоже встал, а за ним следом и майор поднялся.

Разговор после этого тоста лег в мирное русло. Рассказал Добрынин Ковиньке и Медведеву о своем желании сперва памятник Никифорову поставить, а потом уже уезжать, раз задание Родины выполнено. Сказал, что и глухонемые обещали помочь в свободное время. Медведев идею одобрил.