— К чему бы та его усмешка, Миша? — тревожилась Анница, головой прилегая на плечо мужа. — Чует мое сердце, какую-то пакость мыслит учинить над нами этот змей-горыныч!

— Не посмеет, моя русалочка! — Михаил ласково обнял женку, погладил по волосам, поцеловал в висок. — Вся Самара знает, что он тебе ходу не дает! Стрельцы Митька Самара да Никита Кузнецов давно уже подговариваются пустить ему красного петуха под крышу, да я удерживаю их. Поостерегется на лихое дело воевода — ведь и ему тогда не избежать погибели. Бери ложку, вместе и мне будет веселее хлебать. А в мое отсутствие просил я Митьку Самару со своими стрельцами по ночам за нашим домом досматривать ради бережения. Коль кого изловят, жив не сойдет с подворья. Думаю, о том и воеводские ярыжки ему уже в уши нашептали…

Едва отобедали, как прибежал нарочный из приказной избы с повелением спешно идти к воеводе по весьма важному делу.

— Должно, сызнова будет требовать стрельцов к постройке своих хором, — в сердцах проворчал Михаил Хомутов, одеваясь. — Неужто казны у воеводы нет, чтоб людей нанять и строить? Иное дело, когда товарищи своей волей помогают бескорыстно, а тут…

Анница у порога горячими руками обняла его за шею, а когда он шагнул за порог, торопливо перекрестила мужа в спину и напутствовала:

— Будь осмотрителен, Миша… Не горячись только!

В переулке его приметил сотник Пастухов, попридержал шаг.

— Ведомо тебе, что там стряслось? Я только что воротился из дальних караулов, два дня дома не был, — поинтересовался Хомутов у товарища, лицо которого, всегда выдержанного и невозмутимого, теперь выглядело крайне озабоченным. Сотник вскинул глаза на Хомутова — тот был выше Пастухова на полголовы, — чертыхнулся, поскользнувшись на дороге, мокрой после ночного, первого по весне освежающего дождя, угрюмо отозвался:

— Будто в кремль к воеводе гонец из Саратова въехал, с донскими вестями, так передали мне от Спасской воротной башни стрельцы из караула.

Неприятное предчувствие тяжело легло на сердце, взглядом отыскал купола собора, перекрестился.

— Неужто Стенька Разин сызнова зашевелился? — тихо сказал, вернее, подумал вслух Михаил Хомутов. — Только мне этого теперь и не хватало… Не от того ли загадочная ухмылка у воеводы?

— Ты о чем шепчешь? О старом знакомце Разине? — переспросил Михаил Пастухов. — Да-а, похоже, от него новое беспокойство… Похоже, и этим летом не миновать нового астраханского похода, — проговорил угрюмо Пастухов, широко шагая по сырой улице. — Гляди-ка, вона и Юрко Порецкий вослед прыткому Карле Циттелю по грязи лезет! Военный совет будет при воеводе, не к добру…

Юрко Порецкий издали поприветствовал стрелецких сотников, маэр Циттель, притронувшись двумя пальцами к шапке, молча проследовал впереди всех к крыльцу.

Долго обшаркивали ноги, однако пока уселись по лавкам, полы в приказной избе истоптали изрядно. На этот раз, кроме четырех военачальников, никого не было, только сам воевода и дьяк Брылев, сивоусый, редковолосый. Дьяк умостился в дальнем углу за столом с бумагами; насупленный воевода, повесив шубу в левом углу и оставшись в полукафтане синего цвета и в синих же штанах, вправленных в сапоги, стоял недвижно у стола. Оглядев сотников и рейтарского командира, Алфимов вынул из ящика стола скрученный лист грамоты, молча повертел ее в руках и заговорил хрипловатым, простуженным голосом — умудрился на озерах за Самаркой, охотясь на дичь, провалиться в воду по пояс, едва Афонька выхватил его из студеной тины.

— Да будет ведомо вам, командиры, что в столице Донского казачьего войска Черкасске разбойник и вор Стенька Разин со своими злоумышленниками воровски ухватил государева доверенного жильца[108]Герасима Евдокимова и, крепко бив всенародно, опосля того повелел посадить в воду!

Михаил Пастухов едва не разразился непристойной бранью, вскочил на ноги и выкрикнул:

— Да он что, белены объелся? Ведь это война с Москвой!

Алфимов, вытерев платком залысины, влажные от жары в приказной избе, осуждающе глянул на сотника. Припухшие веки говорили о том, что спалось воеводе в эту ночь плохо.

— Не впервой на разбойном Дону царских посланцев так-то встречают, — вразумил Иван Назарович стрелецких командиров, хотя преотлично сознавал, что не всякий год на вольной реке собирается такая непокорная воинственная рать с отчаянным и славным у черни атаманом. «К этакой бочке пороха да только недоставало искры…» — подумал воевода и сказал вслух: — Но побитие Евдокимова может стать роковой искрой к донской бочке пороха…

— Кто извещает о происшедшем на Дону? — спросил Юрко Порецкий, тяжело поворотил короткой шеей — смотрел то на воеводу, то на маэра Циттеля, который сидел на лавке с полузакрытыми глазами и с блаженной ухмылкой на губах. «Ишь, лютеранин, будто и не в горе ему наши кровавые дела!» — с досадой подумал Порецкий и едва не сплюнул на пол в сторону немца.

— Прислал сие известие третьего дня новый царицынский воевода Тимофей Васильевич Тургенев. Еще уведомляет он нас, да и Саратов тоже, что допрежь того злодейства с государевым жильцом был в Черкасске большой круг, куда со своими казаками явился кагальницкий вор Стенька. Своим многолюдством он вовсе привел войскового атамана Корнилу Яковлева в большой трепет. На кругу есаулы Разина вопрошали казаков, куда им по весне походом двинуться. Сидеть казакам в своих станицах было уже невмоготу, к тому же, будто нарочито это сделано, их стольный град Черкасск в феврале месяце изрядно погорел, даже церковь не уберегли от огня… Потому старшины и домовитые казаки озаботились собственным обустройством, а не перетягиванием голытьбы на свою сторону щедрыми подарками, как это прежде бывало при общих кругах… Напротив того, разбойник Стенька награбленного добра и денег не жалел!

— Отчего же государева казна не помогла войсковому атаману деньгами и харчишками, чтоб приласкать голытьбу и тем отворотить ее от мятежа? Неужто не додумались до такой истины московские бояре? Выходит, атаман Разин во сто раз прозорливее оказался московских думных бояр, — поразмыслил вслух Юрко Порецкий и пожал крутыми плечами. — А теперь во что это обернется?

Воевода прошел вдоль стола, заложив руки за спину, на спрос этот пояснил, как сам это дело разумеет:

— Мыслю, что после недавней войны с поляками и крымцами государева казна под стать худому решету. А брать сызнова стрелецкие деньги, как брали трижды за войну, тако же опасно, могут быть посадские бунты…

— Могли бы бояре да попы с церквей подсобить государю, не все с посадских стричь. Теперь стократ дороже обойдется московским боярам казацкий бунт задавить, — проговорил с тяжким выдохом сотник Михаил Пастухов, словно ему были ведомы скрытые до времени помыслы Разина.

— И что же на круге порешили? — прервав Пастухова, спросил Михаил Хомутов, ответив про себя, что теперь ему понятна причина злорадной ухмылки воеводы: уже знал о событиях на Дону и надеется вскорости услать сотника из Самары. — Куда двинутся войском?