С каких это пор тамплиеры — и я! водим дружбу? Или меня снова мешают с графом Пуату?[23] Ничего не понимаю!..

Перекусив, отдохнув и, по настоянию командора, всё же облачившись в доспехи, друзья отправились дальше. Правда, свои доспехи наотрез отказалась надевать Исидора, заявив, что её и так окружает множество доблестных мужчин, а коли так — ей нет никакой надобности вооружаться самой… и с этим все вполне согласились.

2

Несмотря на то, что солнце упрямо шло к закату, на дороге, время от времени, им непрерывно попадались и настороженно их сторонились и одинокие путники, старавшиеся к наступлению ночи держаться по возможности невдалеке друг от друга, и весёлые ватаги молодцов-мастеровых, и вооружённые кто арбалетом, кто луком вояки — желавшие принять участие в соревнованиях по стрельбе и метанию дротика. Встречались такие же, как они, в одиночку или в сопровождении слуг, оруженосцев и пажей, рыцари, с завистью поглядывавшие на великолепное снаряжение наших друзей — король Эдгар не поскупился. Катились запряжённые волами повозки с поклажей-товаром, и возчики недоверчиво косились на вооружённых путников и указывали пальцами на принцессу Исидору, не пожелавшую расстаться с неведомым в этих краях зонтиком. Встречались и словоохотливые попутчики, и монахи, что с любопытством изучали кресты с распятой розой, и герольды, и книжники, но вести долгие разговоры с ними не входило в планы командора, который постоянно подгонял Караташа и всё говорил, что недолго осталось им идти до его наследственного замка — Аутафорта…

Прямо посередине более скромной, уходившей в сторону тропы-дороги, на которою им надлежало в конце концов свернуть, сидел на корточках человек, одетый в рубище. Острые внимательные глаза его глядели из-под тряпицы, которой была обмотана голова. В ладонях своих, тоже кое-как перебинтованных, он держал длинный посох, который упирал перед собою, чтобы не упасть. Он чуть было не попал под копыта Караташа — чем вызвал гневный окрик де Борна: дескать, нашёл где просить милостыню — посреди дороги!.. Наверное, ты не только хромой да увечный, но и слепой!..

— Тем более, благородный сеньор, тем более! — отвечал тот, не желая сдвигаться с места. — Только заботами Бога и святого Михаила, только ими и держусь… Да ещё милостью добрых господ, таких, как ваша милость…

— Ладно, счастье твоё, что я сегодня добрый… — смягчился рыцарь. — Лови!

Попрошайка, несмотря на мнимую подслеповатость и увечность, ловко ухватил монету…

— Это какая же? — озадаченно спросил он. — Неужто золотая? Солид? Э-э-э, сеньор…

— Ты ещё и неблагодарен, глупец? — спросил его рыцарь.

— За золото? Благослови вас, добрый сеньор, Бог и святой Михаил! Только вот, посудите сами — куда я пойду с таким богатством? Всяк подумает: вот, у него есть золото. А иной подумает: вот, наверняка, золото это он украл. А ещё и третий подумает: а не выходит ли этот парень ночами на просёлочные дороги, грабить мирных путников? Не из тех ли он ребят, на которых, бывало, устраивает весёлую лесную охоту его милость сэр Бертран де Борн, хозяин этих мест?

— Погоди. Ты сказал: Бертран де Борн? — вмешался Леонтий. — Так ты его знаешь?

— Как бы не знать… Видите эту повязку на голове? Не далее как сегодня утром сэр Бертран, проезжая мимо, изволил благословить меня семихвосткою по лбу…

— Как… Погоди… Ведь сэр Бертран… он ведь в крестовом походе?

— Говорят, пару лет назад уезжать-то — уезжал, да вот только через пару дней вернулся. И ныне его резиденция здесь, правда, сам он не далее как утром изволил отправиться в Лимож, на рыцарскую потеху, что устраивает их величество Филипп II Август, благослови его Бог и святой Михаил…

— Что за чушь ты несёшь! — перебил его рыцарь. — В этой местности проживает всего один Бертран де Борн, и он перед тобой!

Путник как будто и не удивился…

— Так что, досточтимый сэр рыцарь, кто бы ты ни был, ты — бескорыстный и щедрый человек, но прошу — возьми свою монету назад, — сказал он, протягивая обратно блестевший при закатном солнце солид. — А если хочешь меня чем-то утешить в странствиях и бедствиях моих — помоги мне лучше немного едой.

— Сэр Бертран! — сказала Исидора. — Здесь что-то не так…

— И почему мы все так хорошо понимаем речи этого бродяги? — недоумевал Леонтий. — Такое впечатление, что он — один из нас!

— А не взять ли его с собой? — предложил Тинч.

— Хорошо. Расспросим его дорогой, — решил командор. — Эй! Ты, я надеюсь, не против?

— Бог и святой Михаил… — начал было вести обычную речь попрошайка.

— Кьяри! Коня ему! — приказал сэр Бертран де Борн.

3

Как это ни покажется странным, бродяга в седле держался вполне уверенно.

— Откуда ты? — поинтересовался рыцарь. — Ты — свободный человек?

— Интересный вопрос. Да, куда свободнее…

— Ты очень складно говоришь для простолюдина. Кто ты? И кто твой святой?

— Родом я из Лангедока, благочестивый господин. Семья наша испокон веков промышляла бортничеством. И мне пришлось полазить по деревьям… А потом пришёл его светлость добрый граф Раймонд Тулузский, и войска его прошли по нашим землям как саранча, что не сожрали — то пожгли. А рощицу нашу заветную срубили под корень и продали венецианцу Дандоло. И какую рощицу! Нашу, исконную, с её вековыми стволами и дуплами, где по исходу лета можно было отыскать столько благословенного мёда… Из сосен, говорят, получаются великолепные мачты, что поделать… Да вот только, знаете ли, сэр рыцарь, вековая сосна, медовое дерево, стоит как хороший боевой конь со всею сбруей… Целые семьи этим кормились… Никого у меня нет, и семьи нет, жениться я так и не собрался… Нанялся в войско, путешествовал, бродяжничал, снова воевал… Да, а после, в Генуе, нанялся матросом на судно, что намеревалось посетить далёкий благословенный Винланд, землю чудес и богатств невиданных. Месяц пробирались мы берегом до Нормандии, а там — налетели на нас лихие разбойнички, и попал я в рабство к маврам… бежал… пробирался морем и полем назад… И вот, месяц назад, почти дома, в Лангедоке, случилось мне попасть в передрягу. По лесу прохожу — чу, знакомое гудение. И запах… И потёки по стволу… Ах, как захотелось мне мёду! Только вот не принял я в расчёт, что на стволе — знак, что рядом — селение, а жители его — еретики-катары, что своих обычаев держатся, и креста не чтут, а за воровство — живьём да в землю. Или с распоротым брюхом гоняют по селу, тоже радости мало. Ну, меня хоть и поймали тут же лесники… но смилостивились, закапывать не стали. Просто