– держит своей правой, трехпалой лапой пузатый демон-лягушка или обезьяна с гадкими рогатыми крыльями, которому другая ведьма, видимо сводница или содержательница притона, наливает в черную чашу из подозрительно синего кувшина демонского винца. Бес этот, как утверждают некоторые искусствоведы, олицетворяет сладострастие.

Почему олицетворением одного из самых чудесных даров природы служит у Босха такой мерзкий бес? У мудрых древних любовь олицетворяли купидоны-амурчики… Венеры-Афродиты…

Лицемеры-христиане расколотили их прекрасные статуи… но во времена Ренессанса начали опять их рисовать… тянуло… все эти нежные ботичелли-джорджоне…

Босх не был мастером Ренессанса. Я не знаю и не хочу гадать, как он относился к телесной любви. Не к детско-юношеским эротическим играм, которыми заняты андрогины на средней части его «Сада наслаждений», а к обычному, взрослому половому акту…

Но, слава Богу, сохранился свидетель, точнее – два, которые могут компетентно охарактеризовать это отношение. Если и не индивидуально босховское, то, скажем осторожно, тогдашнее, католическое. А хертогенбосский мастер был верным католиком (другого не приняли бы в Братство Богоматери).

Эти свидетели – почтенные инквизиторы-доминиканцы Генрих Крамер и Якоб Шпренгер, опубликовавшие в 1487 году свой «Молот ведьм» и лично отправившие на костер не одну женщину. Глупое и скучное это произведение, от которого вдобавок разит не только мертвящим духом схоластики, но и горелым человеческим мясом, было наверняка Босху в той или иной форме знакомо.

Так вот, они утверждают, что любое половое сношение – отвратительно.

Физиологически отвратительно. Даже «законное», между мужем и женой, состоявшими в церковном браке, с целью не наслаждения – упаси Бог! – а исключительно для продолжения рода. Отвратительно не только им, монахам, но и самому Богу. За что он и «попускает» дьявола кусать человека.

Вот как.

И олицетворением такого отвратительного акта, может служить только гнусный, распущенный, пузатый, опивающийся «вином блуда» демон. Жаба или обезьяна. Да еще и с крыльями бабочки. Босховский купидон.

…

И вокруг него нечистая сила образует нечто вроде группы или «корабля».

Расщепленное дерево с голой ведьмой служит тут корпусом и мачтой. На суку сидит зловещая птица. Демон в круглой шапке с хвостом – установил лестницу, сейчас полезет наверх. Что он будет там делать? Из-за ствола, слева, выглядывает демоница, у корней преет чертовская крыса, колоссальная красная драпировка (выныривающая и на средней части триптиха) объединяет все это в единую композицию…

Забыл упомянуть – все это чертовское гнездо находится в реке. Как всегда у Босха – противоположные элементы, разноплановые начала слеплены в «функциональный ком»…

Мастер создает что-то вроде «образно-смысловой машины». Со спецзаданием. В данном случае – машина предназначена для эротического наезда на основателя отшельнического монашества. Колет и бьет она Антония, формулируя метафорически, не одной иголкой сладострастия, а сразу несколькими орудиями.

С разных сторон.

Из разных миров.

Из различных времен.

Для усиления ее действия под ней расположено еще одно бесовское гнездо, еще одна «машина» издевки. Это стол, наполовину покрытый скатертью, из-под которой выглядывает чертовская мышка. На столе кувшин… только не с водой или церковным вином, а с поросячьей ножкой. На столе (или престоле) – хлеб.

Пародия на Евхаристию?

На стол положил свои черные когти чернявый демон. Под столом живут бесы. Один из них только что пронзил кинжалом горло обнаженного мужчины с кривым зазубренным мечом в руке. Другой обнаженный, в характерной накидке, вовсю трубит в гадкую, составную трубу, из которой выбивается дым. На трубе подвешено что-то, напоминающее сардельку. Третий обнаженный стоит рядом со столом, опираясь на костыль. Одна нога его – в пузатом кувшине… с другой… до колена содрана кожа… фррр…

По его болезненной гримасе можно заключить, что и с ноги, которая в кувшине, тоже или сдирается кожа какой-нибудь адской зверюгой, или в кувшине – огонь и кожа сгорает… Кто эти трое обнаженных мужчин – бесы, мученики, символы того или сего – я не знаю. Возможно, Босх, рисуя их «имел что-то в виду», «что-то глубокомысленное и таинственное», а может и не имел. Для меня, современного зрителя, это не так уж и важно. Мне интересно не то, что мне может рассказать тот, реальный мастер из Хертогенбоса, мне интересно послушать рассказ и посмотреть картинки того Босха, который уже поселился в моем сознании.

Такой же стол-престол можно наблюдать на небольшом «Искушении святого Антония» из Канзас-Сити, которое, кажется, только недавно причислили к босховским шедеврам. Стол этот плавает в ручейке, из которого Антоний черпает воду кувшином. На нем – кувшин, ножка свиньи, и хлеб (просфора). За этим столом сидит бес-утконос. Он положил свою трехпалую когтистую лапу на стол.

Это особое искушение Антония и тут и на нашем триптихе – изощренное издевательство нечистой силы над таинством «пресуществления», над «телом и кровью Спасителя» (ее роль выполняет на Руси Кагор). Есть, кстати, над чем издеваться. Миллионы христиан верили и верят в этот наглый поповский обман. Уверен, узнай тот, настоящий Иисус, который умер на кресте, которому потом павлы, римские попы и маркионы и их юроды-последователи приписали столько всякой лжи, об этом обмане – был бы возмущен, опечален и уехал бы в Индию. Есть фрукты и купаться в океане.

Возможно, тут следует добавить, что черти победили, христианство умирает.

Слишком много в него внесли – за два тысячелетия истории – разнообразные крамеры-шпренгеры лицемерия, предрассудков и жестокости.

…

Тем не менее, перед тем, как продолжить обсуждение «Искушения» хочу привести тут еще несколько цитат из общедоступного перевода «Молота ведьм» на русский язык (я позволил себе немного сократить и поправить слог, иначе читать невозможно). Для того, чтобы помочь читателю представить себе, какого рода менталитет разделял – скорее всего – и добрый католик Иерон ван Акен.

Цитаты из «Молота ведьм»:

«В Бернском округе тринадцать детей были съедены ведьмами… Одна ведьма призналась: „Мы подстерегаем детей некрещеных, но также и крещеных. Мы убиваем их, согласно нашим обрядам, когда они лежат в колыбели. После их смерти мы украдкой похищаем их из могил и варим их в кастрюле до тех пор, пока не размякнут кости и все тело не сделается жидким и годным для питья; из более густой массы мы делаем мазь, применяя ее для волшебства и полетов; более же жидкой массой мы наполняем пузатую бутыль; тот, кто из нее выпьет, соблюдая наши обряды, становится одним из нас“».

…

Когда ведьмы не убивают новорожденных, они посвящают их демону. Повивальная бабка выносит его под каким-либо предлогом из родильной комнаты и, поднимая на руках, посвящает новорожденного князю демонов, Люциферу.

Ведьмы приготовляют мазь из сваренных частей