бродники свои? Они тем свои, кто больше заплатит, одно слово – сброд. И самое мерзкое – Неждан Лыко с ними заодно, похоже…

* * *

На Горячий ключ девушки съездили не зря – вызнали все, что надо. О том, что Арчигул-оба из кочевья старого Каймака подарил Конджак-хану пленного урусутского князя, судачило уже полстепи. Еще бы – князь! Вот и степные девчонки у Горячего ключа говорили об этом, правда, мало что знали наверняка, скорей – просто пересказывали слухи. Как ведь в степи случается – один пастух из одного кочевья, другой – с соседнего. Встретились, языками зацепились – вот и слухи пошли. От кибитки к кибитке, разрастаясь, делаясь все причудливее – да и какой же рассказчик хоть чуть-чуть да не приврет? Только самый плохой, неумелый… В степи все рассказчики хорошими были!

– Князя того, говорят, Арчигул у бродников выкупил – целый табун отдал! – вернувшись, поясняла Лана. – А пленника потом на веревке хану своему привел, Конджаку. За что Конджак Арчигулу кочевье пожаловал до самого моря! А князь тот, говорят, из самого Киева! За него выкуп хороший дадут и все богатство вернут, что в вежах после битвы недавней взяли.

– Да уж, – покачал головой Ермил. – Слухи один веселее другого. Надо же – самого князя киевского пленили! Это Мстислава, что ль? Ну, точно – наш это сотник, не князь! Случайно попал в передрягу… Конджак этот далеко кочует?

– Рядом. Два дня пути, – Лана рассеянно посмотрела куда-то вдаль и прищурилась. – Если идти – нам с Войшей надо. Или мне одной. Мужчин убьют сразу. Время такое, военное… Страшно всем. А мы вызнаем и все сладим…

– Да как вы сладите-то? – волнуясь, вскочил на ноги Велька. – Ну ладно… Мы ж тогда рядом будем. Если что – скачите…

Горел костер, швырял в небо искры. Небольшой – угасал уже. В степи топливо найти сложно…

Ермил покусал губу:

– Федору Анисимовичу, воеводе, так и доложу. Мол, посылаю отрядец на поиски. Коли жив господин сотник – найдем и выручим!

– Да жив! – наперебой закричали отроки.

– Жизни не пожалеем!

– Найдем!

Так вот Ермил и доложил, на что получил полное одобрение. Еще и войском воевода обещался помочь: мол, ежели что – все кочевье разорим, но Михайлу-сотника выручим!

Славно! Только вот – сначала найти надо…

Поисками, как и решили, занялись девушки. С разрешения воеводы выбрали в захваченных кибитках кое-что для маскировки. Одежку половецкую, бубен, домру, свирель…

– В степи праздники нередки, – переодеваясь, пояснила Лана. – А музыкантов да танцорок всякий жалует. Без них – без нас! – на пиру скучно.

Добровоя быстро освоила бубен и свирель, Лана же немножко играла на домре. Что же касаемо одежды – из того, что было, выбрали самую дорогую, самую яркую. Ярко-голубой у Ланы и ярко-зеленый у Добровои кафтаны из аксамита с округлым воротом и коротким рукавом. По низу, по полам, плечам, рукавам и вороту кафтаны были расшиты дорогой тесьмой золотистого шелка. Под кафтанами – белые нижние рубахи с вышивкой, узкие штаны, или, лучше сказать, ноговицы, называемые «шим», на Руси же их обзывали – срамными.

Высокие сапоги с мысом крепились к поясу ремнем с изящной золотой пряжкой. Кроме того, на пояса подвесили гребни, зеркальца, сумочки…

Сложнее всего было с прическами – их девушки делали старательно и долго, хорошо, Лана знала – как.

– Без причесок нас за беглых рабынь примут, – со знанием дела заявила половчанка. – А про одежу скажут – украли.

Волосы тщательно заплели в косички с яркими разноцветными ленточками, перевили серебряными цепочками, прикрепили кольца, поверх надели небольшие плоские шапочки с цепочками, спускающимися по щекам к ушам, сзади же затылок прикрывался небольшой лопастью и перехватывался лентой.

Прямо с утра собираться начали – так вот до обеда и провозились, только-только успели!

Это они еще не набелились, не нарумянились! Сказали – это все потом, а то по дороге ветер все собьет, сдует. Но и так, что и говорить – впечатляло!

Ермил как глянул на Войшу, так и присел.

– Ты и нурманкой – ровно княжна, но и половчанкой – тоже! Не знаю, что и краше.

– Да ну тебя…

Девчонка зарделась, опустила глаза, поколупав ногтем висевший на поясе бубен…

– Ах, песен-то не выучили! – спохватилась Лана. Войша покраснела еще больше да честно призналась, что поет-то не очень…

– Да петь я и сама могу, – поправив прическу, засмеялась половчанка. – Ты в бубен только бей да приплясывай! Умеешь?

– Ну, ясен пень… Попробую.

Так вот и поехали, не забыв вплести лошадям в гривы яркие шелковые ленты. На следующий день девчонки простились с сопровождающими – Ермилом, Глуздом и прочими… Те ждать остались в приметной балке – мало ли что?

– Сначала вдоль реки, после каменной бабы – навстречу солнцу, – Лана на ходу прикидывала маршрут. – Думаю, к вечеру уже будем в кочевье. А может, и раньше. Вдруг да Конджак-хан нам навстречу кибитки пустит? Ему ведь все равно.

Так и ехали, пустив коней рядом. Лана затянула какую-то длинную заунывную песню, подыгрывая себе на домре, Войша же время от времени ритмично била в бубен, распугивая куропаток и сусликов. Потом завели песню повеселее, как пояснила половчанка, про какого-то древнего степного богатыря. Состояла она всего из двух слов – багатур Аттила, но исполнялась ритмично и громко, так что юных музыкантш уже, верно, слышала вся бескрайняя степь!

* * *

Конджак-хан встретил Михайлу милостиво. Улыбнулся, пригласил в кибитку – здоровущий шатер, установленный на огромную, размером с автобус, телегу о шести осях, запряженную целой дюжиной волов. Еще бы, тащить такую тяжесть! Управлять таким стадом – настоящее искусство. По неизбывной степной традиции кибитками правили женщины, как Миша приметил еще года два назад, когда столкнулся со степняками во время путешествия в Царьград.

Вот и этим «автобусом» управляла молоденькая девчонка в ярко-синем кафтане с золотистой тесьмой. Худенькая темноглазая брюнетка с затейливой прической. Вполне даже миленькая, такой бы у зеркала сидеть, а не управлять огромной махиной!

Завидев всадников Арчигулы-обы, девушка с любопытством посмотрела на пленника и засмеялась:

– Коназ урусут?

– Коназ, коназ, – «бригадир» натянуто улыбнулся и поклонился в седле – видать, девчонка-то была не из простых.

Полог кибитки откинулся, и из шатра выглянул худощавый малый – смуглый, голый по пояс, в одних узких штанах и с толстенной золотой цепью на шее. Этакий браток из девяностых, подумал Михаил.

Завидев его, Арчигул-оба немедленно спешился и поклонился. Кибитка замедлила ход…

Миша невольно оглянулся – за главной телегой виднелась еще одна такая же, за ней –