Миссис Роуленд изобразила шутливое негодование:

– Повторяю еще раз: вы жили в тепличных условиях! Целовать надо и до, и после. Я потрясена – слышите, потрясена! – что вы сами этого не знаете!

Он ухмыльнулся во весь рот:

– Что же я раньше не обращал внимания на добродетельных женщин? Но теперь я с удовольствием наверстаю упущенное!

С этими словами он поцеловал ее.

Прикосновение его губ не походило ни на возвышенные и нежные поцелуи, которые некогда рисовались ее девичьему воображению, ни на похотливо-страстные лобзанья, о которых она частенько думала в последнее время. Нет, он целовал ее с восторгом и упоением человека, наконец-то добившегося исполнения своего заветного желания.

Наконец, отстранившись, Лангфорд потребовал:

– А теперь скажите «да».

– Ни за что! – фыркнула Виктория. – Я не расстанусь со своей свободой за один-единственный поцелуй, каким бы восхитительным он ни был. Не забывайте, ваша светлость, я была замужем, и притом счастливо! Так что вам, сэр, придется продемонстрировать не только умение целоваться, чтобы я пошла с вами под венец.

Герцог от души расхохотался. Потом, снова поцеловав Викторию, взглянул на обитую парчой кушетку с изогнутыми подлокотниками и заявил:

– Ладно, согласен. Но будьте осторожнее со своими желаниями, потому что им свойственно сбываться.

8 сентября 1893 года

Нью-Йорк ошеломил Джиджи до дурноты.

Она, конечно, читала, что этот город стремится повторить славу Парижа, но не ожидала увидеть почти точную его копию. Некоторые кварталы, где высились постройки в неоклассическом стиле, а ажурные бордюры и карнизы украшали сказочные орнаменты, очень походили на улицы на правом берегу Сены. А одна церковь, встретившаяся ей по пути в отель, была очень похожа на собор Парижской Богоматери.

Маркиза шла, едва переводя дух, хотя двигалась со скоростью реформы, пробивающей себе дорогу в парламенте. Движение на улицах было очень оживленное, и со всех сторон доносились дробный стук копыт и скрип колес. А на одной из улиц даже дребезжал трамвай, катившийся по рельсам. Воздух был чище, чем в Лондоне, но над городом все равно висел характерный дух навоза и копоти, к которому примешивался непривычный запах сосисок с горчицей.

Джиджи с любопытством разглядывала все отели, витрины магазинов и особняки миллионеров, теснившиеся в конце Пятой-авеню. Оказавшись наконец на нужном перекрестке у нужного дома, она замерла в изумлении.

«Нет, должно быть, я ошиблась, – промелькнуло у нее. – Неужели это действительно дом Камдена?»

Лорд Тремейн, как истинный джентльмен, всегда отличался скромностью и сдержанностью. Но в смотревшем на маркизу роскошном особняке не было ни намека на скромность. Фасад был облицован жемчужно-серым мрамором, многоугольную крышу покрывал темно-синий шифер, а окна сверкали, как глаза прелестницы-кокетки на балу. Достаточно было лишь мельком взглянуть на этот дом, и сразу становилось ясно: его хозяин – человек очень богатый.

Джиджи не знала, как долго она смотрела на роскошный особняк. Точно такое же состояние у нее было, когда она впервые увидела Камдена обнаженным, – дыхание перехватило, а ноги от волнения так и подкашивались. Отправляясь в Нью-Йорк, она не подготовилась к такому повороту событий. И теперь, чтобы взять эту крепость, ей придется очень постараться, иначе подозрительный дворецкий не поверит, что она – леди Тремейн, а не какая-нибудь нищенка, нацелившаяся на хозяйское столовое серебро.

Однако дворецкий, отворивший дверь, узнал ее с первого взгляда. Отступив в сторону, он поклонился и произнес:

– Заходите, пожалуйста, миледи Тремейн.

Какое-то время Джиджи вглядывалась в лицо дворецкого – оно показалось ей знакомым. Да она видела его где-то, но где?..

В следующее мгновение Джиджи узнала стоявшего перед ней человека. И тотчас же щеки ее залила краска стыда.

– Беккет! – воскликнула она. – Ах, как же я тебя сразу не узнала?!

Когда коварный план Джиджи с треском провалился, пострадала не только она одна. Камден узнал об участии Беккета в ее мошеннической проделке, и поэтому поспешный отъезд дворецкого из «Двенадцати колонн» нисколько ее не удивил. Но как же так вышло, что теперь он начальствовал над прислугой в нью-йоркском доме Камдена?

– Беккет, а ты… – О чем, собственно, она собиралась его спросить? – Значит, ты теперь в Нью-Йорке?..

– Да, мэм, – почтительно ответил Беккет, принимая из ее рук зонтик. – Не изволите ли выпить чашечку превосходного ассамского чаю, пока будут заниматься вашим багажом?

Холл поражал великолепием, а от роскоши гостиной дух захватывало. Джиджи бывала в королевских дворцах, но даже там меблировка была поскромнее, а картин на стенах поменьше… Да каких картин! Казалось, кто-то перенес сюда часть огромной галереи Лувра. Но что же стало с любовью Камдена к невзрачным домам и творениям импрессионистов?

– У меня с собой нет багажа, – сказала маркиза. Немного помолчав, спросила: – А лорд Тремейн дома?

– Лорд Тремейн отправился на морскую прогулку в компании друзей, – ответил Беккет. – Он обещал вернуться к пяти часам пополудни, не позднее.

Джиджи с удивлением взглянула на дворецкого. Нет, они явно говорили о двух разных Тремейнах. Сначала особняк, где любительница пирожных Мария Антуанетта чувствовала бы себя как дома. А теперь вдруг выясняется, что всегда занятый делами предприниматель развлекается в самом разгаре рабочей недели.

– В таком случае я зайду как-нибудь в другой раз, – пробормотала Джиджи. Не могла же она сидеть в гостиной пять с лишним часов за чашкой чая! Это выглядело бы весьма странно.

– Лорд Тремейн сегодня дает званый обед, миледи. Прислать в гостиницу за вами карету?

Джиджи отрицательно покачала головой. Объясняться на глазах у толпы незнакомцев – нет, она совсем не так представляла их встречу.

– Я сама позабочусь об экипаже, если надумаю приехать.

– Как вам угодно, мэм.

– Тебе надо завести детей, – сказала Теодора.

Она стояла в премилом небесно-голубом платье у носового поручня «Ля фам» – сорокафутового парусника, которым Камден пользовался для отдыха, поскольку «Метресса» теперь предназначалась в основном для деловых поездок. За трепещущими ленточками шляпки Теодоры размеренно покачивался лес мачт – парусник Камдена окружало бесчисленное множество других.

Камден внимательно посмотрел на нее поверх тарелки с лимонными пирожными, которыми угощался на пару с Машей.

– А почему ты решила, что у меня их нет? – спросил он.

Теодора заморгала и залилась краской.

– Ох, прости, – пробормотала она.