«Карабеле» приказали провести ауспик-сканирование поверхности и присоединиться к поискам. Я не знал, хочу ли, чтобы мы что-либо нашли. Масштабная зачистка казалась мне ошибкой, и я уже начал уставать от того, что принимаю в ней участие.

Я едва ли хотел спускаться на землю, и не только потому, что лорд Йорос приказал мне оставаться на орбите. У меня не было совершенно никакого желания вместе со своими братьями или легионами имперских штурмовиков выводить обманутые невинные души из городов.

Однако, я узнал про ложь, которой их потчевали. И она, среди всего прочего, оставила самый горький привкус. Правду поведал мне по воксу сам лорд Йорос, встретив мое отвращение с привычной бесстрастностью.

— Инквизиция уже приступила к работе, — рассказал он о сгоне. — Города пустеют под нашим бдительным взором.

— Какую ложь мы им скармливаем, лорд?

— Подбирай выражения, Гиперион.

— Буду, гроссмейстер. Но сначала я хотел бы услышать ответ.

— Им говорят, что население необходимо временно эвакуировать для священного очищения. Затем людям позволят вернуться. Гвардейцы, естественно, присмотрят за домами и пожитками, охраняя их от грабителей.

Я рассмеялся, даже не пытаясь скрыть горечь.

Насчет стерилизации меня просветила Анника. И я не был благодарен за это. Она зашла на мостик почти неделю спустя после того, как я видел ее в последний раз, приковав меня к месту бледно-синими глазами.

— Хочешь узнать, как ордосы стерилизуют население?

Нет. Я не желал этого знания — нисколько. Чем бы оно мне помогло?

— Я бы предпочел не знать, госпожа.

— Инъекции, — сказала она. — Я была внизу. Видела своими глазами. Они делают инъекции сразу по прибытии в рабочие лагеря. Мужчинам, женщинам, даже детям. Им говорят, что это для защиты от болезней. Но они разрушат миллионы семей, сделав их последним поколением колонистов, которые обживали этот мир.

— Я ведь сказал, что это не мое дело. Меня заботит лишь поле битвы, а не последствия. — Она выводила меня из себя, мне было сложно помнить, что злость ни к чему не приведет. Она пробыла на поверхности неделю и вернулась для того, чтобы бросить мне все эти обвинения. Как будто я во всем виноват. Как будто я мог что-то сделать, даже если бы хотел: — Вы инквизитор, госпожа. Ваши братья и сестры всем здесь заправляют.

Она сплюнула на палубу. Странное дело, но меня уязвило такое ее неуважение к Кастиану и «Карабеле».

— Ты же рыцарь, Гиперион. Нет ничего благородного или праведного в уничтожении ни в чем не повинного населения, а ты просто стоишь здесь и ничего не делаешь. Все вы.

Я отвернулся от нее, внезапно крайне заинтересовавшись пультом управления.

— Если вам это так претит, инквизитор Ярлсдоттир, то вам, возможно, стоит что-то предпринять. Выплескивать свой гнев на меня бесполезно, пока вся власть сосредоточена у вас и у ордосов.

— Мне приходилось прежде убивать, Гиперион. Я убивала, чтоб сохранить тайны. Однажды целый городской район был уничтожен по моему приказу, сгорев в пламени, потому что мне следовало убедиться в полном истреблении одного-единственного культа. Но здесь творится геноцид. Глобальная зачистка по самой низменной причине — из-за удобства. Армейский транспорт отбудет в течение недели, Серый Рыцарь. Что ты тогда будешь делать?

Я обернулся к инквизитору, возвышаясь над ней в своих доспехах.

— Я открою по ним огонь и обреку их храбрые души на вечное забвение, как, несомненно, мне прикажет Инквизиция. Я выполню свой долг, Анника, — сквозь стиснутые зубы процедил я.

— Ты будешь обращаться ко мне «инквизитор Ярлсдоттир».

— Я буду обращаться к вам, как к предателю, если вы и дальше будете нести ересь. Инквизиция приказывает, мы исполняем. Таков порядок. К чему вы меня подстрекаете? Каким будет ваш приказ? Мне что, следует телепортироваться на планету вместе с хромым Малхадиилом, силой мысли воскресить погибших братьев и вырезать сотню тысяч инквизиторских штурмовиков? Этого вы от меня хотите?

Анника ответила, как она любила выражаться, «лаем на лай»:

— Подумай, Гиперион! Что, по-твоему, сделает ярл Гримнар, если армейские корабли приготовятся к отправлению? Волки слабы на земле, им не хватит сил противостоять ордосам. Но на орбите? На орбите, где их флот многократно превосходит флот Инквизиции?

Я покачал головой.

— Они не станут сопротивляться. Это было бы безумием.

Она цинично фыркнула и, скривив губы, отвернулась. Не обронив больше ни слова, инквизитор Ярлсдоттир оставила стратегиум. Кхатан и Василла остались чуть подольше, чтобы поделиться собственными мнениями.

На этот раз Кхатан не ухмылялась.

— А я-то думала, что ты уже не можешь быть более бесполезным с женщинами, Две Пушки.

И что я должен ей ответить? Что она вообще имела в виду?

— Почему ты так со мной говоришь? Ты ведь знаешь, что я и не понимаю, о чем ты.

Она покачала головой и вышла, явно не впечатленная ответом. Василла выглядела такой нервной, как никогда прежде. Она выдавила из себя стеснительную улыбку и заставила себя направиться к двери.

— Удачи тебе, Гиперион.

Ее слова привели меня в не меньшее замешательство, ведь в них чувствовалось прощание.

II

Три ночи спустя первый армейский транспорт сделал свой ход.

«Трезубец Илматы» продрейфовал на высокую орбиту — первый этап подготовки к отбытию с Армагеддона. Мы следили за ним — Малхадиил, Тальвин и я — через экран-оккулюс «Карабелы».

Мы не хотели еще больше нагнетать и так тревожную обстановку среди команды, поэтому Мал и я прикладывали все усилия, чтобы не выдавать своих чувств. Но капитан Кастор не мог сдержаться. Он восседал на троне, прижав сцепленные пальцы к губам, и всматривался в оккулюс так, что временами даже забывал моргать.

— Помяните мои слова, господа, — сказал он. — Все это вскоре превратится в выгребную яму отборной брани и гонора.

«Трезубец Илматы» был настоящим толстяком, модифицированным для большей вместимости по прихоти Администратума того субсектора, откуда он был родом. Его способность вести пустотный бой стремилась к нулю, практически все его пространство отдали под дополнительные трюмы, казармы и двигательные палубы.

Мне почти не приходилось встречаться с гвардейскими транспортниками, но этот определенно был самым уродливым кораблем, который мне доводилось когда-либо видеть. Он напоминал толстого кита, который слишком неуклюж, чтобы плавать самостоятельно.

— Трон, ну и уродец, — сказал Тальвин со своего трона. — Было бы неприятно перестрелять друг друга ради такого куска мусора, да?

— Было бы неприятно перестрелять друг друга вообще.

— Как скажете, сэр Малхадиил. Будем надеяться, до этого не дойдет.