Все больше ему нравилась мысль просто подбросить заинтересованным людям список с адресами торговцев и фильм о производстве наркотиков. А там — будь что будет. Если они заинтересуются — им и карты в руки. А если им на это дело наплевать — что ж, Соколовский не Дон-Кихот, чтобы бороться с ветряными мельницами, тем более смертельно опасными для жизни.

Вернувшись домой после заключительного аккорда симфонии под названием «Борьба с ЛСД», Леня задумался над тем, куда же запропастилась его суженая. Как только он чуть-чуть пришел в себя после многочасовой гонки за наркотиками, то тут же поплелся к телефону, желая вернуть любимую в их общее гнездышко. С тяжелой от недосыпания головой он позвонил ей домой и как можно ласковее сказал:

— Здравствуй, родная, я уже отстрелялся. Ты где?

Ответом ему были только короткие гудки в телефонной трубке.

«Опять дуется, — пожал плечами Леня и снова набрал номер. — Что поделаешь, женщины так обидчивы».

— Ты что, обиделась? — сочувствующе спросил он снова. — Ну прости, я большая свинья. Ты не забыла, у нас скоро свадьба, и я думаю, что меня можно простить по такому радостному поводу.

— Я не забыла, а ты? — с горечью в голосе сказала Елена. — А насчет свадьбы ты не волнуйся, она была вчера. Я, конечно, понимаю, что у тебя не нашлось времени даже для женитьбы. Но тогда тебе и не стоит вступать в брак.

— Как вчера?.. — ошеломленно спросил горе-жених. — А какое сегодня число?

— Не знаю, но вчера было двадцать пятое июня. Между нами все кончено, такие вещи не прощаются.

Леня ошарашенно молчал. Да, на вчерашний день была назначена его свадьба. И он забыл о ней. Это ужасно. Это так ужасно, что даже не укладывается в голове. Увлеченный погоней за наркотиками, он пропустил день собственной женитьбы. Ему оставалось только просить прощения, ползать на коленях, замаливать грехи.

Он позвонил опять. Но трубку никто не брал. Он звонил весь вечер с небольшими промежутками. Телефон не отзывался. Тогда, купив огромный букет, Леня помчался к невесте, чтобы вымолить прощение. Но дверь квартиры никто не открывал. Он и сам понимал, что подобный проступок трудно понять, а тем более простить. Но ведь он в те минуты находился на последней грани нервного напряжения, он был полностью погружен в слежку, каждый шаг требовал от него дьявольски изощренного остроумия, хитрости и осторожности. Неужели она не может этого понять? Неужели она не простит его?

Да, как он убедился в ближайшие дни, не может. Несостоявшийся муж приезжал, звонил, пытался что-то объяснить, но все время наталкивался на каменную стену непонимания и накипевшей обиды. Кроме того, и ее, и его родственники тоже были на стороне Елены, — даже родители Лени, даже его друг Женька.

Совершенно неожиданно для себя Леня оказался в полнейшей изоляции, он никому не мог объяснить, что с ним было и чем он так был занят, что не мог отвлечься даже ради того, чтобы зайти в загс. Не мог же он открытым текстом сообщить, что в этот день он находился в Петербурге, чтобы перехватить там партию дорогостоящего наркотика ЛСД, и тем самым он, возможно, спас или, на худой конец, отсрочил гибель нескольких не подозревающих об этом людей.

Как ни странно, единственный человек, который хоть чуточку мог его понять, — это была его невеста, то есть та самая обиженная сторона. Леня так остро осознавал свою вину и так пламенно пытался ее исправить, что на время забыл даже о том, что ему уже пора проверить, не появились ли на его счету деньги.

В одно дождливое утро он в очередной раз позвонил Елене. Трубку подняла ее сестра и ехидным голосом сообщила, что Елена уехала отдыхать на юг.

— С кем, одна? — расстроенно спросил жених.

— С другом, — последовал недвусмысленный ответ.

Вечером он поехал в офис, где Елена работала переводчицей.

— Она в отпуске, уехала в свадебное путешествие, — ответили там ему.

Леня понимал, что безнадежно опоздал. Попытки выяснить, куда же уехала Елена, на какой такой юг, хотя бы на какое побережье Черного моря, успеха не имели. Правда, еще весной велись разговоры о том, что неплохо прокатиться куда-нибудь — в Ялту или Гурзуф и пожить там, ни о чем не заботясь, в одной из шикарных гостиниц, построенных для привередливых иностранцев. Но это были только разговоры. Билеты не были куплены, места не были заказаны. Как он мог ее найти на юге?

Растерянный жених решил ждать. Что ему оставалось делать? Дело с наркодельцами уже подходило к концу. Без особых хлопот он частями, дабы не привлекать внимания большими суммами, получал по кредитной карте в различных банках Москвы деньги, поступившие на его счета.

Наконец все было получено сполна и настало время возвращать обещанный товар. Чемодан был отправлен на вокзал и спрятан в камере хранения под тем же кодом, что и на Московском вокзале в Петербурге. Там же лежали и копии видеокассет и диктофонных записей, а также список адресов и имен торговцев — одним словом, все имеющиеся у сыщика материалы.

Леня позвонил в аптеку и попросил к телефону заведующую.

— Слушаю, — ответил через минуту спокойный голос Татьяны.

— Казанский вокзал, автоматическая камера хранения, ячейка 294, код вам известен, через два дня после четырех, — отчеканил шантажист и повесил трубку.

Теперь надо было срочно известить милицию. Он набрал номер Ольшевского и спросил у него номер подразделения по борьбе с наркотиками. Тот обещал на днях узнать, но разговаривать с Леней не захотел, только напоследок бросил:

— И чего девчонке голову дурил…

Леня путано стал объяснять, что у него было важное редакционное задание и он никак не мог вырваться — бывают же у человека особые обстоятельства.

— Не бывают, — отрезал Ольшевский и повесил трубку. Но через день Леня уже звонил по телефону подразделения по борьбе с наркотиками. Не представившись, он скороговоркой выдал им, что такого-то числа в таком-то месте состоится передача большой партии наркотических средств таким-то лицам. И, не дождавшись ответа, бросил трубку.

В назначенный день Леня под видом гостя столицы, ждущего свой поезд, болтался на Казанском вокзале среди измученных пассажиров всех национальностей, обремененных багажом и многочисленными детьми. В толпе он был спокоен за собственную безопасность.

Путь его вокзального променада пролегал мимо камер хранения. Вдруг он увидел, как два парня в гражданской одежде тащат совершенно обезумевшего от ужаса усатого мужчину. Это был Ника. За ними шли такие же гражданские люди со знакомым чемоданом.

«Замели», — с облегчением подумал Соколовский.

Теперь его совесть была почти чиста.

Утомленное тело и мозг шантажиста требовали отдыха. В душной июльской Москве, пропыленной, пропахшей выхлопными газами, было тоскливо. Бесконечные пробки на Садовом кольце и пятничные потоки машин с москвичами, стремящимися в субботний день отдохнуть на лоне природы, стали непременным украшением города. Лето стояло жаркое, грозовое, с частыми раскатами грома и внезапными наскоками ливневых дождей. Горячий асфальт обжигал прохожих своим знойным дыханием, пыльная поникшая листва деревьев молила о дожде.