Все готовились к худшему. Среди работников ходили упорные слухи, что, пока не поздно, надо потихоньку сбывать акции родного предприятия, чтобы выручить хотя бы свои кровные, без расчета на прибыль, а то потом достанется шиш с маслом.

После собрания разгневанная Влада Петровна усиленно распространяла слухи, что режим экономии дирекция решила проводить за счет свободной прессы. Но пока все висело в воздухе.

Леня в последнее время очень подружился с секретаршей директора Галей и просиживал у нее целыми днями, будто бы ожидая вестей о закрытии многотиражки, а на самом деле усиленно разнюхивал, ловил витающие в воздухе слухи, пытаясь понять, почему, собственно, и происходит тайная возня вокруг такого жирного куска, как завод.

Мелкокудрая Галина относила затянувшиеся посиделки своего нового друга исключительно за счет своего обаяния и в последнее время спешила прийти на работу пораньше, чтобы успеть навести марафет и поправить сползающие с ее худых коленок колготки. Фотокор не спешил разуверять девушку. Зато он внимательно прослушивал все Галочкины служебные разговоры по телефону и по селекторной связи и уже делал кое-какие выводы.

Эти выводы заключались в том, что дела завода не так уж плохи, как могло было показаться на первый взгляд. Во-первых, директор в обыденной жизни не выглядел столь уж расстроенным и подавленным ходом производственных дел. Он даже позволял себе в приватной беседе посмеяться, пошутить, рассказать скабрезный анекдотец и потрепать Галочку по щечке. Главная мысль его недавней речи о том, что все рушится и летит в тартарары, более не срывалась с его начальственных уст.

Во-вторых, слухи о том, что цветной металл стало невыгодно производить и продавать, были сильно преувеличены. Леня сам лично слышал из-за двери разговор директора по телефону, в котором он просил уменьшить поставки сырья, мотивируя тем, что у него мало покупателей готовой продукции. А когда звонили брокеры с товарно-сырьевой биржи и просили сказать, сколько завод планирует продать в третьем квартале и нельзя ли увеличить объемы продаж, пользуясь резким повышением спроса на рынке цветных металлов, директор скорбно говорил, что у него не хватает сырья для производства, подводят поставщики, да и железнодорожники задерживают составы с рудой.

Даже малокомпетентному в экономических вопросах Лене было понятно, что это саботаж чистейшей воды, и этот саботаж не мог быть так ловко организован, если бы это не было кому-то, в частности дирекции, выгодно. Но самолично устраивая дела так, чтобы они шли из рук вон плохо, зачем при этом громогласно заявлять, что это-де объективные обстоятельства и с ними невозможно бороться?

Леня был далеко не патриотом по отношению к родному предприятию, растившему его, неопытного фотокорреспондента, с младых ногтей. Да, оно давало ему «крышу», халявные двести тысяч, выручавшие в минуту безденежья, и возможность свободно пользоваться удостоверением корреспондента, которое позволяло проходить в самые тщательно оберегаемые от праздношатающихся граждан места.

Но не эти эфемерные чувства мнимой благодарности двигали им. На самом деле он чувствовал, что в этой возне кроется что-то такое, на чем можно поживиться. Чем труднее были условия для работы, тем упорнее он лез в самые дебри — чисто из спортивного интереса. В данном случае криминала, кажется, не было, но существовала какая-то тщательно охраняемая коммерческая тайна.

Как-то, сидя утром с Галочкой, которая печатала очередной приказ, попеременно то откусывая шоколадку (ими подкармливал ее новоявленный ухажер), то пригубливая чашечку с кофе, то улыбаясь вертевшему в руках какую-то мелочь Лене, репортер понял — вот сейчас что-то обязательно произойдет.

Требовательно зазвонил телефон.

— Нет, Геннадия Алексеевича сейчас нет, он на коллегии в министерстве, будет только после обеда, — любезно прощебетала Галочка. — Завтра в одиннадцать? Хорошо, да-да. До свидания.

— Жена или любовница? — игриво спросил Леня, мастеря бумажный самолетик.

— Нет, всего-навсего из «Финишбанка» звонили насчет совещания.

— Ха, а я-то думал… А что за совещание?

— Не знаю, — пожала плечами Галочка. — Главного инженера и еще кое-кого из руководства надо предупредить. Сейчас побегу.

— А почему вдруг с «Финишбанком»? Вроде бы завод имеет дела с «Имиджкомбанком»? — полюбопытствовал Леня.

— Ах, я ничего не знаю, — сказала Галочка, доставая отпечатанный лист из машинки, потянулась и мечтательно сказала: — Я хочу к морю, к солнцу, полежать на теплом песочке, поесть фруктов, а тут приказы, распоряжения… Надоело!

Она, встряхнув кудряшками, умчалась по своим секретарским делам.

Леня еще некоторое время сидел неподвижно, размышляя о только что состоявшемся разговоре. А действительно, почему «Финишбанк», при чем тут он? Ведь все прекрасно знают, что кредитует и все дела завода ведет «Имиджкомбанк» — один из тех больших банков, что все время на слуху. Это не мелкая сошка, его все знают. Странно.

Вот тут-то, наверное, и зарыта собака! Леня прошелся по комнате. Интересно, в это надо влезть поглубже. Он попробовал зайти в директорский кабинет. Дверь кабинета была закрыта. Где же ключ? Должен же быть у Галины ключ? Она же поливает цветы, моет оставшиеся чашки из-под кофе и вообще наводит там порядок. Ага, кажется, он у нее где-то в столе.

Нашарив ключ, Соколовский открыл кабинет: длинный стол темного дерева, несколько телефонов, официальная мебель. А что, если ему тоже как-нибудь послушать, о чем они будут разговаривать? Может, он поймет. Нет, тут даже спрятаться негде. Одни стулья и шкафы с сочинениями Маркса. «Жучок»? Это идея!

С утра пораньше, когда уборщицы еще орудовали швабрами в полутемных пустых коридорах, фотокор уже был на рабочем месте. Он поставил «дипломат» с приемником в угол, «жучок» уютно лежал в кармане. Надо было успеть уложиться в тот момент, когда уборщица уйдет, а Галочка еще не придет.

Соколовский был абсолютно спокоен. Здесь он был как у себя дома и совершенно ничем не рисковал. Не было леденящего кровь чувства опасности, желания выжить, подстегивающего сообразительность. Просто маленький опыт в области коммерческих тайн. Скорее всего он будет неудачным. Впрочем, его, шантажиста, временно оставившего карьеру, это не слишком волновало — деньгами он пока обеспечен.

Наконец уборщица перестала греметь ведром и, заперев швабры в свою каморку, ушла. Леня (руки в карманах, тело расслаблено) прошел в приемную директора. Взять ключ из ящика, открыть дверь, войти в директорский кабинет и прицепить «жучок» под крышку стола было делом тридцати секунд. Вскоре ключ уже покоился на своем законном месте.

Теперь надо было выбрать укромный уголок, где можно было без помех и дурацких расспросов послушать переговоры с «Финишбанком». Леня с сомнением посмотрел на толстые кирпичные стены дореволюционной постройки и решил, что чем ближе от кабинета он устроится, тем лучше будет слышно.

В десять часов он организовал уютную засаду в бывшей ленинской комнате, выпросив ключ у вахтерши. Диктофон стоял на столе.