Его слова сводят на нет радость, разливающуюся по венам от массажа. Я сажусь, прижав колени к груди и обхватив руками голени. Вглядываюсь в его пылающие радужки.

– Потому что моя воронья сторона все еще блокирована? – делаю я предположение, впрочем, прекрасно понимая, насколько глупо это звучит, учитывая, что я овладела шаббинским до того, как освободили мою магию крови.

Хотя ванна теплая, меня пробирает озноб.

Я ведь ворон, да?

Ворон. Ты дочь своего отца, а Кахол очень даже ворон.

Тогда почему… – Восторг как рукой сняло. Теперь на его месте – гора страха.

Фейри и вороны не могут зачать ребенка. Ты ведь об этом знаешь?

Знаю. Но какое это имеет отношение к моей неспособности говорить по-вороньи?

Может, перенос в чрево фейри задушил твою воронью сторону?

Похоже, эта идея пришла ему в голову не сейчас. Похоже, он много об этом думал. Если он прав, значит… значит, я никогда не смогу становиться птицей. Я никогда не смогу летать.

Это всего лишь предположение, птичка. Я вполне могу ошибаться.

Но вдруг он прав? Что, если…

Тебе придется пользоваться моими крыльями до конца своей жизни. – Его тени скользят по моей шее в погоне за капельками воды, каскадом стекающими с волос. – Могло быть гораздо хуже.

Верно. Знаю. И все же в груди раздувается пузырь разочарования при мысли, что я никогда не смогу отрастить крылья и взлететь в небо.

Я могу ошибаться, – повторяет Лор, его губы касаются моих, прежде чем он прижимается к моему рту, пока мои губы не приоткрываются для него, пока поцелуй не заставляет меня податься назад, пока спина не ударяется о край огромной ванны.

Его тени превращаются в руки и хватают меня за колени, разводя их в стороны, раскрывая меня.

Посмотри мне в глаза, Биокин. И не отводи взгляда.

Я слушаюсь и наблюдаю за тем, как его тени сгущаются и окрашиваются, очертания становятся тверже, пока он не превращается в мужчину из плоти и чернил, который опускается на колени между моими раздвинутыми бедрами. Я вдоволь упиваюсь этим изысканным лицом, смотрящим на меня сверху вниз, провожу взглядом по острому краю безупречного носа и четкому изгибу челюсти, любуюсь нежным взмахом его ресниц и мягким изгибом рта.

Я вспоминаю его слова о том, что глейсинская принцесса назвала его внешность чудовищной, но в этом мужчине нет ничего грубого. Каждый сантиметр его тела великолепен, отточен и чувственен – прекраснейшее произведение искусства, когда-либо созданное.

Я рад, что ты довольна выпавшим тебе жребием, – бормочет он, в то время как его пальцы томно двигаются по моей ключице к острым выступам плеч.

Жребий. Я фыркаю над его эвфемизмом, но в следующий миг все мысли улетучиваются из головы, когда он принимается ласкать выпуклости груди: сперва взглядом и только потом кончиками пальцев. Я вынимаю руки из воды и кладу на широкие плечи, боясь, что он лопнет, как мыльный пузырь, если надавить.

Не лопну. Я в твоем сознании, Фэллон. – Он обхватывает ладонью одну грудь, длинные пальцы накрывают мягкую плоть, затем другой рукой берет мои запястья и тянет ниже.

Когда мои пальцы касаются его плоти, он испускает умиротворенный вздох, словно я неким образом избавила его от давно мучающей боли. Второй вздох вырывается из широкой груди, когда я сжимаю его плечо.

Мне так не хватало твоих прикосновений, Биокин…

Он возвращает свою руку на мою обнаженную грудь и начинает нежно ласкать ее, в то время как другая ладонь неспешно опускается по грудной клетке, загрубевшие подушечки пальцев царапают нежную кожу живота.

…не хватало твоего запаха…

Он проводит кончиком носа по моей шее, прижимается губами, в это время пальцы касаются пупка, и по телу пробегает дрожь, словно он нажал на некую кнопку внутри меня.

…твоего вкуса.

Его язык скользит между моими губами, раздвигая их, прося входа.

Когда его рот накрывает мой, из горла вылетает стон. Боги, как мне его не хватало! Каждой клеточке тела, каждой нити души, каждому удару органа, грохочущего в грудной клетке.

Сердце набухает все больше и больше, подкрадываясь к ребрам, чтобы оказаться как можно ближе к руке, которую моя пара прижимает к груди. Сосок твердеет, хотя Лор поглаживает лишь кожу вокруг: он явно не забыл, что я не в восторге от игр с сосками.

Дыхание становится прерывистым, затем замирает, когда он запускает пальцы во влажные завитки. Хотя он прижимает меня к гладкому камню ванны и у меня нет возможности упасть, я впиваюсь в его скользкую от пара кожу.

Как же потрясающе мыслебродить! Жаль, мой разум не смог выскочить за обсидиановые стены, когда тело держали в клетке. Это бы знатно скрасило серые дни под землей.

Лор рычит мне в рот. Потому что мои мысли вернулись в место, в которое он не мог проникнуть, или потому что его пальцы достигли места, в которое они проникнуть могут? Он раздвигает мое лоно двумя пальцами, затем проводит средним по открывшемуся им пути. Когда он касается чувствительного бугорка, я так резко вдыхаю, что воздух пронзает легкие, затем издаю приглушенный полуплач-полустон, который Лор томно слизывает с моего рта.

Палец опускается ниже по более гладкой пульсирующей коже. Я стряхиваю с себя чары, которыми он меня опутал, и обхватываю его шею, затем другой рукой провожу по лоскутному одеялу жестких мышц, посеребренных шрамами. Обвожу пальцами соски, пока они не затвердевают, превращаясь в крошечные точки, острые, как скалистые пики его горы, затем провожу костяшками пальцев по ребрам, чувствуя горячее напряжение мышц и неистовое биение сердца.

Когда рука наконец достигает цели и обхватывает шелковистую плоть, он отрывает губы от моих, хватается обеими руками за край ванны и рычит:

– Биокин.

На его лице отражается такое острое наслаждение, что я даже не сожалею о том, как резко прервалось прикосновение его пальцев. Сквозь полуприкрытые веки он наблюдает, как я провожу рукой от корня к головке, сжимая плоть со вздувшимися венами, которые набухают от нарастающего желания.

Продолжая поглаживать его достоинство, я выпрямляюсь и касаюсь поцелуем покрытого щетиной подбородка, затем скольжу губами вниз по жилистой шее и облизываю острый кадык. Он хрипит мое имя, затем прозвище. Мелодия его едва сдерживаемого удовольствия побуждает меня сжать ладонь сильнее и ускорить движение.

Он дрожит, вибрируя, прямо как довольный змей. Взбудораженная тем, что мои прикосновения доставляют ему столько удовольствия, я крепко его сжимаю, однако вместо плоти пальцы ударяются друг о друга. А губы… губы проваливаются сквозь воздух.

– Лор? – лопочу. –