К собственному стыду, я не была уверена, что смогу решиться хоть раз ее навестить. Слишком глубокий след оставила одна-единственная ночь.

– Как мы теперь будем без нее? – тихо и жалобно спросила Кайла.

– Не знаю. Я ничего не знаю, я до сих пор не могу поверить.

– Я все думаю о том, что вы рассказали. О ее ненависти к отцу. Почему?

– Я стараюсь не думать об этом, Кайла. Не вспоминать того, что Ким сказала на кладбище. Ее фразы… то, с какой интонацией она это произнесла. Убеждаю себя, что она сумасшедшая, что мне показалось. Что я не имею права обвинять отца в страшных поступках. Я никогда не считала его хорошим человеком, но даже боюсь представить, что могло породить такое. Может, это даже хорошо, что мы не узнаем? В любом случае теперь все кончилось.

– Да, – кивнула сестра. – Нас больше не мучают записками, но с нами нет Ким.

– Ее давно с нами не было. Знаешь, я не представляю, как ей помочь. Но, может, у нас получится воспитать своих детей иначе.

– У тебя, может, и получится.

Кайла замолчала, снова уставившись в раскрытую книгу.

– Я уеду, – вдруг сказала она, чем привела меня в ступор. – В Даркфелл. Мне надо немного пожить одной.

– И бросишь меня?

– У тебя есть Герберт. Скоро появятся дети. Переедет Диналия, здесь не будет одиноко. А я хочу одиночества. Понимаешь?

– Конечно, понимаю, – улыбнулась я. – Если тебе это действительно нужно – поезжай. Только не забывай о нас. И… если будет совсем плохо, возвращайся.

– Ну, я в любом случае дождусь окончания ремонта. – Кайла отмахнулась от тоски и снова надела излюбленную маску легкомысленной и хладнокровной стервы. – Вы без меня здесь натворите. О, смотрите, кто пришел! Судя по твоему лицу, мы в долгах и срочно должны продавать все имущество?

Герберт фыркнул, не обратив на Кайлу никакого внимания.

– Как дела? – спросил у меня, сев рядом.

– Нормально. Все подписала. Я думала, ты вернешься только завтра.

– Я разобрался раньше и решил приехать. Скучала?

Кайла хмыкнула и закатила глаза.

– Пройдемся перед ужином? – предложил Герберт, и я не нашла причин отказаться.

Мы брели вдоль главной улицы, к набережной. Казалось, редкие прохожие пялятся на меня и перешептываются, но то была лишь игра воображения. О болезни Ким еще никто не знал. А о том, что сестра делала в последние годы, о ее роли в смерти родителей, я надеялась, никто и никогда не узнает.

– Как спала?

– Никак, – усмехнулась я. – Не спится. Ты сегодня останешься?

– Да, и привезу Диналию с вещами. Ты точно хочешь, чтобы мы жили в твоем доме?

– Герберт, Кайла собирается в Даркфелл, Ким… – я сглотнула, – уже не вернется. Я сойду с ума одна. Либо забери меня к себе, либо переберитесь в Кордеро-холл. Я не хочу стать соседкой Ким по палате.

– Конечно. – Герберт крепче сжал мою руку. – Я тебя не оставлю. У нас есть как минимум шесть лет, чтобы разобраться во всем и решить, как лучше выполнить условия твоего наследования.

Было еще кое-что, не дававшее мне покоя. Наверное, в сравнении с историей Ким это такая глупость…

– Я хотела попросить у тебя прощения, – с трудом произнесла я. – За то, что сказала в подвале. И за то, что в кабинете. Я не думаю так на самом деле, Герберт, я просто очень, очень сильно запуталась. И, действительно, пыталась быть тем, кем не являюсь.

– Да нет, детка, ты была в чем-то права. Я не очень люблю подчиняться. И привык все контролировать. Единственное, что мне никогда не поддавалось, – это ты. У меня никак не получалось относиться к тебе равнодушно. Подчинить свои чувства к тебе. Это бесило.

– А сейчас?

– А сейчас не бесит. Ты же рядом. Не убегай больше.

– Постараюсь.

– Не убегай, – повторил Герберт. – Мне хватило одного раза. Если случится второй, я наделаю очень много глупостей. Вообрази себе, я любил тебя со дня твоего семнадцатилетия. А через год ты исчезла на целых пять лет, и сдерживаться, чтобы не забрать тебя оттуда, не вернуть себе… это было тяжело.

– С семнадцати лет? Погоди, ты любил меня с моих семнадцати лет?!

Герберт ответил поцелуем. Я еще не привыкла к тому, что больше нет нужды сдерживать порывы и убеждать себя в неправильности этих отношений.

Правильно, неправильно – какая разница, кому есть до этого дело, если вот этот вот мужчина без раздумий закрыл меня от пули и чуть не потерял сестру просто потому, что влюбился не в ту девушку?

– Твой отец бы не обрадовался, верно? Но да. Я люблю тебя, Кортни. И просто не умею иначе. Что бы ни случилось дальше, каким бы ни было будущее, я сомневаюсь, что это чувство изменится.

– Я не хочу, – после долгой паузы произнесла я, – чтобы оно менялось.

Осенний ветер кружил опавшие листья. То и дело вдоль дорожек ему встречались дети, прыгающие в золотисто-красных сугробах, бросающие охапки листьев в воздух и наслаждающиеся их неспешным полетом. Золотая пора осени почти закончилась, грозя вот-вот переродиться в раннюю зиму, когда опустится первый снег и тут же растает. Но пока в Хейзенвилле еще стояли погожие деньки.

Герберт Уолдер спешил. Больше всего на свете он хотел вернуться до того, как проснется Кортни. Во-первых, чтобы у нее не возникло ненужных вопросов. Во-вторых, чтобы поймать момент, когда невеста сонная и ласковая. И получить частичку утреннего удовольствия. Не такие уж серьезные желания. Даже скорее человеческие, простые. Не чуждые и самой Кортни. Эта игра нравилась обоим, так почему бы не поиграть?

Но сначала – встреча.

Он не поверил своим глазам, когда увидел послание. И сначала едва не выбросил белоснежный конверт, раз и навсегда покончив с этой историей. Но не смог. Любопытство – величайший порок, оно толкает на поступки, порой опасные и безрассудные. Герберт Уолдер прекрасно осознавал, чего может лишить его этот поступок. И все равно пошел.

После того как Ким похозяйничала на кладбище, некоторые дорожки и склепы до сих пор не восстановили. Кордеро компенсировали городу ущерб, приложив максимум усилий для того, чтобы о Ким не слишком много болтали. К счастью, это сработало. И жизнь в Кордеро-холле немного начала напоминать обычную.

Он быстрым шагом, держась в тени, пересек кладбище, оказавшись перед хорошо знакомым фамильным склепом. Шрам после его последнего визита сюда до сих пор иногда противно ныл. Даже уверенному и невозмутимому Герберту было не по себе.

– Я думал, мне приснилось твое письмо, – сказал он, едва увидел хорошо знакомый женский силуэт.

Она стояла спиной к источнику света, но Герберт мог с закрытыми глазами восстановить в памяти ее образ. Большие пронзительные глаза, тонкие губы, талия, которую он мог обхватить двумя ладонями.