— Прости, что заставил нервничать, там было очень опасно. Вам всем и … — он обнял меня теснее и коснулся живота пальцами, — малышу. Свет, меня трясёт. Никогда не думал, что можно испытывать страх и абсолютное счастье одновременно.

— Я тоже в шоке. Мы же… я смутилась. — Шанс был маленьким. Не думала, что получится. Он ещё совсем крошка. Только вчера узнали, — я посмеялась, вспомнив обстоятельства. — Мы смогли, родной. И дальше всё хорошо будет. С тобой не страшно. Только волнительно.

— Не думал, что мне выпадет шанс стать отцом, — Ливай погладил меня по плечам. — Даже представить не могу, что нужно делать. Какие-то тактики, особые приёмы и условия для нормального взросления.

— Эй, спокойно, — я рассмеялась. — Воспитывать детей непросто, но не воспринимай как военные действия. Будем учиться. Вместе, да?

— Я помню лишь, утверждение мамы, что хорошего воина вскармливают материнским молоком, а вместо «нудных колыбельных» нужны песни о грядущих битвах.

— Будешь петь?

— Что? Я? — удивление Ливая было настолько искренним, что я даже посмеялась. — Я думал, ты любишь нашего ребёнка и не станешь его пытать.

— Почему? У тебя красивый голос, — я притянула его ближе и поцеловала. — Такой… м-м-м… низкий, мужественный. Сказала бы сексуальный, но мы обсуждаем колыбельные для ребёнка, поэтому это слово не подходит.

Ливай ответил на поцелуй. Горячие пальцы путались в волосах, мягко массируя затылок и заставляя голову кружиться. Прервавшись, кон коснулся моего лба своим и шепнул:

— Тебе я могу спеть что-нибудь особенное. Надеюсь, сработает правильно.

— Уже, — я улыбнулась и мягко выскользнула из объятий. — Идём, пока нас не поймали. К тому же если ребята приедут раньше, нам придётся выслушать много упрёков.

Ливай не стал противиться и снова надёжно сжал мою ладонь. Мы свернули на тенистую тропинку и теперь пробирались совсем чащей. До церкви оставалось всего ничего, а так мы сильно срежем путь. Ливай вышел вперёд, прокладывая мне дорогу и защищая от веток и крапивы. Когда тропа осталась позади, и мы снова оказались на асфальте, он остановился и повернулся ко мне:

— Ты правда со мной? — плечи напряглись. — Моя?

— Конечно, — я не сразу осознала важность ответа.

Серые глаза смотрели в саму душу. Ливай одновременно боялся принять его и жаждал, чтобы это было правдой. Я постоянно говорю, что он изменил мою жизнь, но если подумать, во что я превратила его…

— Твоя, — улыбнулась я, сжимая его руку в ответ. — А ты мой.

Мы были на краю парка и уже видели дорогу. Вдалеке мелькнул бело-жёлтый бок такси.

— Диана, если уйдём, то больше не вернёмся, — челюсть Ливай напряглась. — Это твой мир. Здесь твои близкие. Ты готова променять всё это на чудовище, которое не умеет… — он прервался и качнул головой. — Нет. Умеет чувствовать и поэтому не хочет… не хочу, чтоб ты жалела об этом выборе.

— Ты не чудовище, прекращай себя так называть, — я с улыбкой погладила его по щеке. — Как я поняла, в ваш мир попадают те, кого не станут слишком настойчиво искать. Оказалось, мало кто заметил моё отсутствие. Если я исчезну навсегда, заметят, наверно, но есть кое-кто, не позволяющий мне сомневаться в правильности. Ты.

Ливай провёл по моей щеке тыльной стороной ладони.

— Последний шанс сбежать, Диана, — дразнящая ухмылка. — Иначе до конца дней — носить тебе звание миссис Винтерман. Больше не отпущу. Не говори, что не предупреждал.

— Вот и не отпускай, — я положила ладонь поверх его руки. — Не нужны мне шансы, ни последние, ни первые. Ты говорил, что слышал музыку, когда сражался. Знаешь, что она значит? Мне показалось, сказать, «я тебя люблю», слишком просто. Хотела, чтобы ты это почувствовал, нервами, пульсом, всем, — я усмехнулась. — Может, я слегка перестаралась, выполняя одну из первых твоих просьб.

— Раз начала, не останавливайся, — Ливай прижал меня теснее. — Потому что, мне будет мало. Насытиться твоей любовью, тобой, мне не по силам.

— Эй вы! — крикнул Армандо, сложил руки как рупор. — Может поворкуете в безопасном месте, а?!

Ливай усмехнулся и, неожиданно быстрым, но плавным движением подхватил меня на руки и пошёл к величественно сверкающей куполами церкви.

— Внезапно, — хмыкнула я. — Решил на ручках напоследок поносить?

— Почему напоследок? — генерал шевельнул плечом. — До этого я давал шанс на побег. Ты опрометчиво его упустила. Всё. Тем более не тебя, а вас, — важно он выделил последнее слово. — И теперь я точно знаю, что счастье в моих руках.

— Смотри, этот маленький собачка любит свою маму, — мне на колени ложится развёрнутая книга с картинкой. — А я люблю тебя.

— Ух ты, — я присмотрелась к иллюстрации. — Тут так написано?

— Он же обнимает. Лапками, вот так, — меня обняли мягкие детские ручки с такой нежностью, на которую способны только дети. — Я тоже как он. Твой маленький собачка.

— Моя ты прелесть…

Расчувствовавшись, я подняла мальчика на руки и усадила на колени. Прижала к себе, поглаживая гладкие тёмные волосы, и поцеловала в макушку. Он обнял крепче, пытаясь выразить то, что пока не понимал, как сказать.

— Нет, я не могу, — сидящая в кресле рядом Моника прижала ладони к щекам. — Эрвин, ну какая же ты милаха. Иногда мне хочется тебя украсть.

Сынишка тут же принял до боли узнаваемый, хоть и забавный суровый вид.

— Я мамин. Нельзя.

— Смотри-смотри, — усмехнулась я. — Так и созреешь на своё сокровище.

— Ой, если б были гарантии, что в меня пойдёт, согласилась бы, — Моника закатила глаза. — А вдруг в Зака? Страшно.

— Не бойся, — Эрвин сполз с моих колен и подошёл к Монике. — Я тебя защищу.

— Нет, — она схватила его на руки и легко ущипнула за щеку. — Лучше я тебя утащу. Маленький сладкий «собачка», — передразнила она.

— Но-но, мама его не отдаст. А вообще, ты зря волнуешься. Дети — это прекрасно. Берут от родителей лучшее. Глянь на Эрвина. Может и Зак ответственнее станет, ругать его перестанешь.

— Ним такой умняшка-милашка не получится, — Моника потрепала Эрвина по тёмной макушке.

Сыночек сполз с её колен и снова сосредоточился на книжке. Я невольно залюбовалась. И правда кажется, что твои дети самые красивые и умные.

Вопреки расхожему мнению про мальчиков, Эрвин даже в младенчестве не доставлял никаких хлопот. Мне иногда казалось, что он и не плакал ни разу, только смотрел своими большущими серыми как у отца глазами. Так удивлённо, что самой становилось стыдно, что я посмела расстроить такого ангелочка.

— Виктория не присылала тебе странных писем? — спросила я. — Мало что поняла, но, кажется, у неё проблемы.