Я протиснулся к барной стойке. Сделал заказ бармену, молодому красавчику-транссексуалу: три порции бурбона – две неразбавленные, одну со льдом. Неразбавленные я выпил прямо у стойки. Девушка укоризненно посмотрела на меня и ласково коснулась моей руки:

– Не торопись.

Я кивнул и повернулся к сцене, сжимая бокал бурбона со льдом.

Длинноногий Дядюшка подвывал в микрофон и призывно вращал бедрами. Трое массивных негров-трансвеститов – Сладкие Крошки – изображали бэк-вокал. На Дядюшке были черные кожаные перчатки до локтя и бурлескный наряд, стилизованный под эсэсовский мундир. Когда я наконец пробрался в первые ряды, Длинноногий Дядюшка уже перешел к заключительному номеру программы, наклонившись к публике и имитируя половой акт при помощи дилдо размером с пожарный рукав.

Звучала клубная версия «The Moon River»[20].

Песня закончилась. Толпа безумствовала, на сцене взрывались хлопушки, Дядюшку и его бэк-вокалисток дождем осыпали розовые блестки конфетти. На сцену полетел букет черных цветов, перехваченный колючей проволокой. Дядюшка поднял цветы и прижал их к груди. Потом отвесил прощальный поклон и подхватил со сцены полупустую бутылку шампанского. Запрокинув голову, он сделал большой глоток, а оставшимся шампанским окропил зрителей в первом ряду. Снова поклонился и покинул сцену под руки с бэк-вокалистками. Зрители сразу же начали расходиться, торопясь продолжить вечер в других клубах.

Я прошел по прогнившему ковролину коридора за кулисы и спустился в гримерку. На двери была нарисована звезда.

С надписью «ДЯДЮШКА».

За дверью слышались голоса. Я постучал, и разговор оборвался. Раздались шаги, дверь приоткрылась.

– Привет, – сказал в щелку один из Сладких Крошек.

Он уже переоделся и едва вписывался в дверной проем.

– Мне надо с ним поговорить.

– Дядюшка смывает грим, – проникновенно пробасил Крошка. – Просит не беспокоить.

– Скажи ему, что у Уэйтса есть новости.

– Хорошие? – уточнил он.

– Нет, у него только дурные, – донеслось из комнаты. – Заходи, Эйдан.

Амбал отступил от двери. Я вошел в аккуратную гримерку, где перед классическим трельяжем с лампочками по периметру Длинноногий Дядюшка снимал макияж.

– Тебе автограф или обойдешься поцелуйчиком на воротник? – спросил он, не оборачиваясь.

Я вытянул руки перед собой. Наручники звякнули.

– Ты у нас специалист.

Он посмотрел на меня в зеркало, потом повернулся. Похоже, я его по-настоящему удивил.

– Сделай одолжение, – попросил я.

– Льюис, оставь нас на минуточку, – сказал Длинноногий Дядюшка, не сводя с меня взгляда.

Я все ему рассказал. Все, что сам понял.

Макияж Дядюшка снял, но еще не переоделся. Он сидел в кресле напротив, скрестив ноги по-турецки, и крутил наручники на пальце. В сумочке Дядюшки обнаружился подходящий ключ.

Я умолк. Дядюшка продолжал теребить наручники, потом присмотрелся к ним и печально покачал головой:

– «Хайат»…[21] – прочитал он, прищурившись. – Модель двадцать один ноль три. И где тут хваленое качество?

– Ты меня вообще слушаешь?

Он злобно глянул на меня. То ли притворялся, то ли разозлился по-настоящему.

– А с какой стати я должен тебе помогать, Эйдан?

– Я тебе денег раздобуду.

– Денег я и сам раздобуду. С какой стати я должен тебе помогать?

– Но ведь на Сикамор-уэй был твой приятель.

– Да, был, – улыбнулся он, но улыбка тут же исчезла. – Меня к нему не пустили, и он…

– Сочувствую.

– Ага, сочувствуешь. Твое фальшивое сочувствие вместе с тобой родилось. Оно у тебя как заводская настройка. Чтоб ее изменить, в тебе кто-нибудь должен поковыряться. С хорошим прибором.

– В другой раз.

– Ну так почему именно я должен тебе помогать?

– Мне больше некого просить, – признался я. – Не верю я твоему эпатажу. Когда-то ты меня защищал.

Он не произнес ни слова.

– Хочешь, позвони в полицию и заложи меня. Но можно поступить иначе.

– И как же?

– В деле замешаны наркоторговцы. Полицейские чины. Политики. – Я закрыл глаза. – Если ты мне поможешь, мы многим подпортим жизнь.

Я открыл глаза. Он смотрел на меня ничего не выражающим взглядом. Потом улыбнулся краешком губ.

Еще раз.

И вдруг разразился радостным хохотом. Потянулся ко мне, потрепал меня по колену и одарил ласковой улыбкой. Тряхнул головой, склонил ее набок и снова откинулся на спинку кресла.

– Вот умеешь ты верные слова найти.

Вел машину Клоп. Он сменил костюм Длинноногого Дядюшки на обычную одежду. Я вжался в пассажирское сиденье. Задворками и переулками мы выехали к камерам хранения, где я оставил свою прошлую жизнь. И пять тысяч, полученные от Карвера. Я пытался убедить себя, что правильно поступил, обратившись к Клопу. Что это очень ловкий и неожиданный ход с моей стороны. Неизвестно, что бы я делал, если бы не Клоп. В моей прежней жизни было так же мало друзей, как и в новой.

Я не знал, ищут ли меня. Объявлен ли я в розыск. Лэски хотел, чтобы я держался подальше от управления, пока он будет выкручиваться, лгать и объяснять случившееся. В допросную меня притащили уже после окончания смены. Официального задержания не оформляли. По закону я мог уйти когда захочу.

Нападение на полицейского – тяжкое преступление. Неизвестно, как Лэски объяснит, что именно произошло. И главное, кому он будет это объяснять. Скорее всего, он уговорит Риггса молчать. По крайней мере, до тех пор, пока не уничтожит все следы своей связи с Карвером или пока Риггс не расколется.

Я надеялся, что у меня есть хотя бы день.

– Долго еще? – капризно спросил Клоп.

– Сейчас налево.

Медлительную темную малолитражку Клоп одолжил у Льюиса – Сладкой Крошки. У самого Клопа был белый кадиллак, но мы решили, что на нем лучше не светиться. Самым заметным внешним отличием истинного Клопа от его сценического образа были нервный тик и непрерывные подергивания, будто у него чесалось все тело. А еще он безостановочно курил, потому что Длинноногий Дядюшка якобы «не выносил табачного дыма».

Едва Клоп переоделся из кожаного прикида в элегантную, но мятую черную пиджачную пару, как начал брюзжать, что я, мол, его напрягаю. Я напомнил ему про деньги. Ситуация зашла слишком далеко, приходилось идти на любые компромиссы. Я гадал, каким будет следующий.