Незнакомца таинственного и весьма странного. Вирджиния Вулф, как и Чехов, пользуется приемом остранения. Действия человека – если посмотреть на него глазами преданной, но разумной собаки – алогичны, необъяснимы. В «Каштанке» хозяин непонятно зачем, «опачкавши лицо и шею», облачается в «ни с чем не сообразный костюм». Сходным образом, и поведение мисс Барретт ставит Флаша в тупик: «Она часами лежала и водила по белому листу бумаги черной палочкой». И почему-то отказывалась смотреть, как «в ясный солнечный день туда-сюда юркают ящерицы».

Необъяснимы, абсурдны человеческие поступки с точки зрения не только «склонного к раздумью» спаниеля, но, очень может быть, и автора повести. Когда, посмеявшись вволю, дочитываешь эту очень смешную и в то же время немного грустную книжку, поневоле задумываешься. А что, если и в самом деле осмысленнее смотреть, как в ясный солнечный день шныряют меж камней ящерицы, чем водить по белому листу бумаги черной палочкой?

Поездка Вулфов в Берлин к Николсонам в январе 1929 года вместе с Ванессой, Дунканом Грантом и Квентином Беллом не задалась. Начать с того, что общество разделилось: Ванесса и Дункан Грант, как художникам и положено, целыми днями, прихватив с собой увлекавшегося (как и его отец) изобразительным искусством Квентина, пропадали в картинных галереях, Леонард встречался с берлинскими социалистами, Вита и Вирджиния бродили по городу, или катались на посольской машине, или из любопытства посещали трансвеститские бары. Во-вторых, Вита и Леонард не скрывали взаимной неприязни и, когда вечером встречались в отеле за «дружеским» ужином, либо демонстративно молчали, либо же пускались в беспредметные споры – к примеру, можно ли считать фильм Пудовкина «Буря над Азией», шедший в те дни в Берлине широким экраном, антианглийской пропагандой.

Ко всему прочему, на обратном пути Ванесса оказала сестре медвежью услугу. Зная, как плохо Вирджиния переносит морское путешествие, она уговорила ее принять сомнифен, средство от морской болезни и вдобавок сильное снотворное, отчего Вирджиния по возвращении пролежала три недели с «первоклассной», как она выразилась, головной болью.

Но нет худа без добра. Прикованная к постели, Вирджиния начинает всерьез обдумывать ставших в дальнейшем «Волнами» «Бабочек». А также – большое эссе «Своя комната», в основу которого должны были лечь две лекции, прочитанные ею прошлой осенью в Кембридже. Ее слушательницами были тогда, как мы уже упоминали, студентки двух женских колледжей – «Ньюнэм» и «Гиртон».

Скажем сразу, что не только на студенток, но и на многих критиков, представителей сильного пола в первую очередь, репутация и возраст Вулф «не произвели слишком большого впечатления». Любитель женщин, но никак не сторонник их борьбы за равные с мужчинами права, Клайв Белл счел, что Вирджинии больше удается воображаемый мир, нежели реальный. Зато представительницы слабого пола, как и следовало ожидать, высоко оценили «Свою комнату» и стремление Вулф бросить вызов «холодному мужскому миру», относящемуся к женщинам «с презрением и безразличием»[166].

Особенно высоко – одна представительница слабого пола, хотя понятие «слабый пол» к семидесятидвухлетней Этель Смит с ее жизненными принципами, лучше всего выраженными в восклицании «Пусть будут знамена и музыка!», приложимо едва ли. Невероятно энергичная, предприимчивая, увлекающаяся, меломанка и суфражистка (автор «Женского марша»), Этель Смит познакомилась с Вирджинией в январе 1930 года: миссис Смит пригласили вести на Би-би-си программу «Точка зрения», а она, в свою очередь, пригласила участвовать в программе В.Вулф (которая, как вскоре выяснилось, еще двадцать лет назад слушала ее оперу «Разрушители» – Смит не только любила слушать музыку, но и ее сочиняла). Познакомилась – и тут же влюбилась в Вирджинию без памяти, чего и не думала скрывать.

Полюбила – за «красоту, изумительный голос и за обаяние, которое не передать словами». Не раз повторяла, что, познакомившись с Вирджинией, испытала такое же чувство, что и впервые услышав музыку Брамса.

Это, впрочем, не помешало ей оставить довольно нелицеприятный, трезвый (и оттого очень ценный для нас) портрет писательницы – еще один в череде многих:

Любовь – по крайней мере поначалу – никак нельзя было назвать взаимной.

И Вирджинию можно понять: от ее новой подруги, как говорится, спасу не было. Она требовала, чтобы Вирджиния отвечала на ее письма, да и сама писала ей по нескольку раз в день. Сердилась и обижалась, когда Вулф «осмеливалась» не ответить, или отказывала ей во встрече, или, уж тем более, не являлась «без уважительной причины» на ее премьеру: Этель писала музыку к спектаклям, например, к балету “Fкte galante”, костюмы для которого рисовала Ванесса. Она могла в любой момент, без предупреждения, заявиться к Вирджинии с визитом, даже если хозяйке дома нездоровилось и принимать гостей она была не расположена.