– Это ненадолго, – сказал мне викарий, когда мы вышли на улицу. – Скоро всю страну объединит телеграф. И тогда нам не нужно будет отправлять письма.

Отец Харингтон рассказал мне о переменах, произошедших в городе. Последние ворота были снесены двадцать пять лет назад, чтобы каретам и экипажам было удобнее выезжать на улицы города. Большой железный мост по частям доставили сюда по судовому каналу с металлургических заводов, расположенных на севере страны. Викарий показал мне Королевский дом увеселений на Хай-стрит, где когда-то стояли старые восточные ворота. В этом доме устраиваются «балы» – вечера танцев для состоятельных горожан. На месте доминиканского монастыря кольцом стояли красивые кирпичные здания – Бедфорд-Серкус. Плавно скругленные фасады домов на этой овальной улице словно обнимали прохожих и казались истинным оазисом в царстве прямых линий.

Мы шли по недавно проложенной широкой улице Куин-стрит, названной в честь английской королевы. Размеры и величественные пропорции домов на этой улице многое говорили об амбициях мэра города. Затем мы направились в замок – эти древние стены и ворота были мне хорошо знакомы. Старый ров, окружавший замок, превратился в общественный парк. Внутри замка находился городской суд. В этом городе стало так много публичного, что мне показалось: город вывернули наизнанку. Многое из того, что было личным, превратилось в общественное. Дома джентльменов и старые монастыри снесли, и на их месте появились общественные дома, церкви, библиотеки и больницы. Город открылся для своих жителей.

Викарий подвел меня к новому домику в своем приходе – на улице стояло пять таких домов. Здесь жили Пейшенс Мадж с дочерью Мэри.

– Пейшенс – бедная женщина, ей девяносто три года, – рассказал мне отец Харингтон. – Подумайте только, Джон, девяносто три! Представьте, сколько всего произошло за время ее жизни! Когда она родилась, мы пользовались старым юлианским календарем – вот почему вы считали, что сегодня семнадцатое декабря. В ее юности Америка была британской, мы отправляли туда заключенных. Капитан Кук еще не отплыл в Тихий океан. Никто и мечтать не мог о том, что поезд или корабль будет двигаться с помощью силы пара. А сегодня корабль Бранела «Грейт Вестерн» пересекает Атлантический океан менее чем за пятнадцать дней. Пейшенс родилась еще до Французской революции. Еще не был принят Закон о великих реформах. Почти вся промышленность работала на водяных колесах. Население Англии было вдвое меньше, чем сегодня. В Австралии и Новой Зеландии жили одни лишь аборигены. Никто не делал фотографий и не отправлял телеграмм… Англия делала лишь первые шаги из Средневековья…

– Отец Харингтон, я видел Эксетер девяносто девять лет назад, и город показался мне не менее странным. Каждый считает свое время уникальным.

Мы подошли к дому Пейшенс, поднялись по двум ступенькам и вошли в небольшую гостиную. В кирпичной нише находился металлический камин, рядом стояли три деревянных стула, стол и кровать с одеялами и чистыми простынями. Окна были застеклены, а стены оштукатурены. Пол же оказался из тех же кирпичей. На стене висела черно-белая картина в деревянной раме. Под кроватью стоял ночной горшок. Штукатурка на стенах потрескалась, в углах висела паутина. Старая женщина с дочерью сидели в дальней комнате – на кухне. Мэри и сама была немолода, за семьдесят. Она нарезала лук и порей к ужину. Чувствовалось, что работа дается ей нелегко. Она предложила нам горячий напиток, называемый «чаем», а мы решили поговорить со старой женщиной, сидевшей возле огня, укутав ноги одеялом. Я удивился тому, что напиток оказался настолько горячим. Наверное, они так сильно нагревают его, чтобы избавиться от всего вредного и нечистого в воде. Оглядывая комнаты, я думал о том, что жизнь Пейшенс и Мэри мало чем отличается от жизни в наши времена. Да, топили они теперь углем, а не деревом или торфом. Они пили чай вместо эля. Но распорядок их жизни и жизненные тяготы остались теми же. А когда я спросил у Пейшенс, какая самая важная перемена произошла при ее жизни, ожидая услышать что-то такое, о чем мне говорил отец Харингтон, она сразу же ответила, что это была смерть ее мужа.

– С того дня меня перестали волновать его пьянство и сквернословие. Но мне пришлось думать о деньгах.

Я вспомнил свой разговор с Уильямом на пустоши, когда мы говорили о том, что короли всегда живут в роскоши. «В королевских дворцах время остановилось», – сказал я в тот день. Но оказалось, что я был совершенно не прав. Не изменилась жизнь бедняков. Это богатые могли ходить в общественные бани и на почту. Если вся твоя семья состоит из одной лишь дочери и дочь эта живет с тобой, то зачем тебе почта?

Прежде чем вернуться в Саутерней, мы зашли в книжный магазин. Уже стемнело, и хозяин магазина зажег лампы: в двух фонарях были установлены масляные лампы, в подвесных стеклянных сосудах горели свечи. От этого в книжном магазине царила какая-то волшебная атмосфера. Отец Харингтон снимал с полок книги и одобрительно кивал, читая что-то под лампой. Он прочел мне вслух фрагмент книги его друга, доктора Форрестера «Краткое исследование вечной души человечества»:

«В темном мире прошлого солнце не светило и ветер не дул. Те, кто пытался писать об этом месте, видели все очень расплывчато. Они слышали странные звуки, словно доносившиеся с огромного расстояния. Только просвещенный ученый, который много лет изучал мельчайшие детали, мог надеяться на понимание этого факта во всей его сложности. Но возникает вопрос: что лучше – иметь размытое представление о человеческом прошлом или абсолютно четкое о крохотной крупице человеческого опыта? Просвещенный ученый, который смотрит на вас через свои очки над грудой пыльных томов, скажет, что даже малое, но точное знание дороже тонны простых вымыслов. Простой прохожий, которому его мелкая любовь дороже величайшей победы давно умершего короля, ответит, что годы, проведенные в поисках абсолютной истины, были потрачены впустую».

Викарий умолк, прижимая к груди книгу.

– Почему вы перестали читать? – спросил я.

– Думаю, все это вам скучно.

– Вовсе нет. Я согласен с вашим другом. Человек, не знающий прошлого, не имеет мудрости. Прочтите дальше…

Викарий удивленно посмотрел на меня.

– Что вы сказали?

– Человек, не знающий прошлого, не имеет мудрости.

– Да, да, именно это вы и сказали…

Викарий еще раз взглянул на меня и стал читать дальше:

«Как мы должны относиться к прошлому? Зачем мы должны изучать его? Неужели только для того, чтобы доказать своим соотечественникам, что это нам по силам, или чтобы вести просвещенные споры? Ответ кроется не в том, чтобы отдать предпочтение размытому, общему представлению перед знанием точных деталей. И не в противоположном мнении. Оба они лишены истины. Мы должны найти собственный путь в твердой уверенности в том, что мы сможем войти в тот мир, где солнце не светит и не дует ветер. Если мы хотим понять наше место на земле, то должны понять тех, кто ушел до нас. Мы должны выйти за пределы настоящего и увидеть свое отражение в глубоком омуте времени, ощутить себя частью великого человечества, а не чем-то преходящим, что мы каждый день видим в зеркале и что исчезнет навеки».