– Однажды ты призналась, что стащила книжку из школьной библиотеки, а в этот момент вернулась домой мама…

– И заставила меня пойти к библиотекарше и извиниться. Она еще всегда называла всех «барышня» или «молодой человек».

– А меня она, похоже, любила. Когда я вызывался дежурить и должен был расставлять книги во время обеденного перерыва, на самом деле я просто стоял и читал. Она несколько раз замечала меня за этим занятием, но никогда ничего не говорила.

– Правда? – и чувствую внезапный укол в груди. – Я не знала.

– Мы много чего не знали друг о друге, – он постукивает пальцами по столу. – Жаль, что мы не смогли быть честными с собой.

– Мне тоже.

– И сейчас уже слишком поздно.

– Не совсем, – я выдвигаю стул и сажусь. – Как насчет правдолюбов? Я отвечу на твой вопрос, а потом ты ответишь на мой. Только честно.

Он выглядит немного сердито, но соглашается:

– Как ты разбила стаканы на кухне, хотя заявила, что хотела протереть их?

– Калеб, ты чего? – я возвожу глаза к потолку.

– Хорошо, – он откашливается. – Ты действительно простила меня?

Смотрю на свои руки, лежащие на коленях. До сих пор у меня получалось разговаривать с ним непринужденно и по-доброму лишь потому, что я гнала прочь воспоминания о случившемся с нами у эрудитов. Но то, что он сделал, невозможно простить. Боль еще жива в моем сердце. Хотя, может, я постепенно забуду те горькие события и время окончательно притупит гнев и ненависть?

– Да, я тебя простила, – твердо говорю я и делаю паузу. – Или, по крайней мере, я отчаянно хочу тебя простить. Думаю, что фактически это одно и то же.

Его лицо проясняется. Встаю со стула, уступая ему место.

– Почему ты решился на такое? Какова самая главная причина? – спрашиваю я. – Наиболее важная для тебя?

– Не надо, Беатрис.

– Я не загоняю тебя в ловушку, Калеб. Не бойся.

Между нами на матовом столе лежат выстроенные в линию костюм, взрывчатка и рюкзак. Обратного билета среди этих вещей нет.

– Наверное, у меня нет выбора. Зато я избавлюсь от чувства вины, – произносит он. – И я успокоюсь.

Мне нечего сказать.

Внезапно в углу оживает интерком:

– Внимание всем жителям Резиденции Бюро. Начать процедуру аварийной блокировки системы, активировать до пяти утра. Повторяю, начать процедуру аварийной блокировки системы, активировать до пяти утра.

Калеб и я обмениваемся тревожными взглядами. Мэтью распахивает настежь дверь.

– Черт, – говорит он. А потом, уже чуть громче, – Черт!

– Аварийная блокировка? – уточняю я. – Что-то наподобие той учебной тревоги?

– В принципе, да. Наш час настал, ребята. В коридорах царит хаос, и они собираются удвоить охрану, – отвечает Мэтью.

– Зачем? – интересуется Калеб.

– Может, они желают подстраховаться перед распылением вируса, – пожимает плечами Мэтью. – Или они нас засекли. Но если бы они знали наверняка, нас бы уже арестовали.

Смотрю на Калеба. Минуты, которые нам были отпущены, исчезают, падают, как сухие листья с дерева. Пересекаю комнату и беру наши пушки, но зуд в глубине моего сознания не исчезает. Я прокручиваю в голове то, что сказал мне вчера Тобиас. Альтруист пожертвует собой ради вас только в том случае, если для него это последний способ показать, что он вас любит. А с Калебом явно не тот случай.

Мои ноги скользят по заснеженной мостовой.

– Ты не привил себя вчера, – говорю я Питеру.

– Ты прав, – отвечает он.

– Почему?

– А зачем, собственно, мне тебе рассказывать?

Провожу большим пальцем по флакону и заявляю:

– Ты догадался, что у меня есть сыворотка памяти, ведь так? Если ты хочешь получить дозу, тебе не повредит объяснить мне причину.

Он молчит.

– Я бы предпочел просто взять ее у тебя, – бурчит он, наконец.

– Попробуй, – парирую я.

– Ты, наверное, думаешь, что хорошо умеешь драться, но ты недостаточно хорош, чтобы победить меня.

Без предупреждения он сильно толкает меня, я поскальзываюсь и падаю. Мой пистолет летит на землю, исчезая в сугробе. «Что же, пора бы мне соображать», – думаю я и поднимаюсь на ноги. Питер хватает меня за воротник и дергает, я скольжу снова, только на этот раз сохраняю равновесие и локтем бью его в живот. Он пинает меня в ногу, которая моментально немеет, хватает за полу куртки и пытается подтащить к себе.

Его рука нащупывает карман, где лежит сыворотка. Стараюсь оттолкнуть его, но у меня не получается: его положение слишком устойчиво, а моя нога до сих пор ничего не чувствует. Я концентрируюсь. Со стоном разочарования, завожу свободную руку назад и ударяю Питера в челюсть. И оно того стоило. Питер кричит и отшатывается от меня.

– Понимаешь, почему ты проиграл тогда бой? – спрашиваю я.

– Да. Ты жестокий. И ты считаешь себя особенным. Думаешь, что все вокруг – слабаки, в отличие от тебя.

Он встает, но я отпихиваю его в сторону, и он снова растягивается на снегу. А я наступаю прямо ему на горло. Наши глаза встречаются, они у него – большие и совершенно невинные.

– А ты, конечно, не особенный, – рычу я. – И мне нравится причинять людям боль. Я могу сделать самый жестокий выбор. Разница между нами в том, что я иногда сдерживаюсь, а ты нет. Ты – злой.

Перешагиваю через него и иду вниз по Мичиган Авеню. До меня доносится его дрожащий голос:

– Поэтому мне и нужна сыворотка.

Останавливаюсь, но не оборачиваюсь.

– Я устал быть таким, какой я есть, – продолжает он. – Мне надоело с удовольствием делать гадости и удивляться, что со мной не общаются. Я хочу начать все сначала.

– А по-моему, это трусость, – бросаю ему через плечо.

– Мне наплевать, – бормочет Питер.

Чувствую, как гнев, бурливший во мне, улетучивается. Я слышу, как Питер встает на ноги и отряхивает снег с одежды.

– Не пытайся повторить свой фокус, – замечаю я. – Обещаю, я дам тебе «перезагрузиться», но позже. Ничего не имею против.

Он кивает, и мы продолжаем пробираться в здание, где я в последний раз видел свою мать.

В коридоре – чудовищная суета. Какая-то женщина толкает меня плечом и выпаливает извинения, а я бегу за Калебом. Почему я не могу быть на несколько сантиметров выше, чтобы мир вокруг не был похож на скопище торсов.

Мы пробираемся в толпе так быстро, насколько возможно, но стараясь не привлекать к себе внимания. Чем больше охранников я вижу, тем сильнее растет внутри меня беспокойство. Рюкзак Калеба подпрыгивает на его спине в такт шагам. Сотрудники Бюро носятся в разных направлениях, но скоро мы достигнем запретного коридора, ведущего в Оружейную Лабораторию.