У мамы таких много. Она не заметит, что один пропал. Я подумал, ты захочешь выбрать, как убить своего слугу. Яд или нож?

Столько надежды было в его взгляде. Столько предвкушения.

И я приняла решение.

– Хочу, чтобы он помучился, – с чувством ответила я. – Я выбираю нож.

– Какая ты… – восторженно отозвался Тёма. – Прошу.

Изящным движением он создал диван на прежнем месте, и я забралась на него с ногами.

Антон молчал. Он больше не пытался ударить Тёму, не пытался избежать лезвия, когда то прижалось к его шее, и, кажется, просто приготовился к неизбежному.

– Смотришь?

– Смотрю, родной, – откликнулась я, чувствуя, как сердце делает последний удар, прежде, чем, по ощущениям, замрет навеки. И тут же хлопнула ладонью по колену. – Яд! – Тёма вздрогнул, по горлу Антона поползла одинокая красная капля. – На уроке у Юли ты хотел убить меня таким же, да?

Теперь я была почти уверена, что тот обморок был неудавшимся убийством.

– Признавайся! – выкрикнула я, прекрасно зная, что Эдгар ненавидит обвинения и резкие громкие звуки. Кажется, подействовало – я уловила перемену в лице и фигуре Тёмы. Он ссутулился, но при этом стал как будто выше. Брови сошлись на переносице, словно он только и делал, что хмурился.

Ну же. Выходи.

Тут в дальней стене отворилась дверь, и у самой кромки псевдобетонного пола появилась Кристиночка в белом платье. В ту же секунду мимо меня со свистом пролетел клинок, а на груди девушки расплылось красное пятно.

Кристиночка застыла. Губы выгнулись удивленной буквой «О». Из груди ее торчал нож с серебряной рукояткой. Невидимая дверь захлопнулась за ее спиной, и Кристиночка мешком свалилась на пол.

– А кровь всегда настоящая, – донеслось до меня бормотание Лестера.

Кристиночка булькала, силясь сделать последний вздох. Тёма подошел к ней и застыл у подергивающегося тела. На какое-то время воцарилась тишина. По всему выходило, что мы в танцстудии, причем не одни. Иллюзия действовала только изнутри. Ее можно было разбить.

Я поднялась с дивана и в абсолютной тишине приблизилась к Тёме, краем глаза заметив, что Антон отчаянно мотает головой.

Очень хотелось представить, что Кристиночка не лежит здесь в луже собственной крови, но сил на это у меня больше не было. Тёма взглянул на меня. В глазах его плескалась грусть. Это снова был он.

– Я не хотел, – осипшим голосом протянул он.

– Знаю.

Я взяла его за руку. Ладонь была мягкая. Я почти с ужасом поняла, что уже знаю на ощупь бугорки и впадины на ней, знаю, что у большого пальца есть крошечный шрам от ножа, а у запястья небольшая ямка. Я старалась смотреть только на наши сцепленные руки – моя теперь тоже была в крови. Кровь быстро засыхала, стягивая кожу.

– Вера, – вдруг проговорил Тёма, подняв на меня бездонные глаза, и показался лет на пять старше, чем был. – Может, я зря это затеял. И надо отпустить тебя. Но у меня рядом с тобой такое ощущение… Как будто еще чуть-чуть, и наступит абсолютное счастье. Я все время думал об этом, с тех пор как тебя увидел – я должен что-то сделать, чтобы ты увидела, и тогда… не знаю. Когда мы танцевали, меня накрыло ощущение, которое я никогда не испытывал. Будто куда бы я ни пошел, ты последуешь за мной. Юля хотела, чтобы я всегда был с ней. А ты шла за мной, и это было так… правильно. Я пытался отравить тебя, это правда, но быстро понял, что мне не травить тебя надо… – он выдохнул, не находя слов, и я почти возненавидела себя за то, что собиралась сделать.

– Ничего, – тихо ответила я. – Я же не умерла.

– Ты так на меня смотришь… – прошептал он, вглядываясь в мое лицо, и я не отстранилась, когда он провел большим пальцем по моей щеке.

«Прости меня», – подумала я, а сама произнесла:

– Мне тоже понравилось танцевать с тобой.

Лестер позади нас крякнул.

– Ты же знаешь, парень, оно так не работает. Девушкам нравится получать в подарок что-то кроме ведра человеческой крови. Это называется романтика.

– Вера не из тех, кому нужна романтика, – возразил Тёма, но голос его прозвучал неуверенно.

– Я родился в восемнадцатом веке. Поверь мне, с тех пор ничего не изменилось.

Лестер к чему-то его подталкивал. Тянул время. Но я знала не хуже его: время истекает. Антон лежал раненый, Кристиночка у наших ног была страшным свидетельством того, кто передо мной на самом деле.

Эдгар так просто не успокоится. Дальше будет хуже.

Я погладила раскрытую ладонь Тёмы.

– Хочешь, снова потанцуем?

Он благодарно улыбнулся. Под резкий выдох Антона мы поднялись, и он обнял меня за талию. Реальность снова слизнуло, цвет стен сменился на темно-синий, на мне вместо джинсов и рубашки появилось голубое шифоновое платье с рукавами-фонариками, как у Золушки. На ногах сияли золотые танцевальные туфельки.

– Как я люблю это, – мечтательно вздохнул Лестер и даже мне не было слышно фальши в его голосе. – Ты в платье, моя радость? Наконец-то. Расскажи, какое оно…

Я почувствовала, что Тёма напрягся – если я по-прежнему слышу Лестера, иллюзия совсем хлипкая. Лестер дает мне подсказки. Все время к чему-то толкает, а я не понимаю к чему.

– Длинное, – осторожно ответила я и положила руку поверх черной туники на теплое плечо Тёмы.

Он сделал пару шагов в сторону, двигаясь в неслышном мне ритме, и я последовала за ним. Он вел мягко и уверенно, и я заставила мышцы расслабиться.

– Совсем, как когда ты танцевала со своим чудищем, – задумчиво продолжил Лестер. – Помнишь?

Эдгар не умел танцевать, но Тёма об этом не знал. Он отклонил меня назад, и я позволила опустить себя так низко, что волосы коснулись пола.

– Каким чудищем? – спросил он, щекоча мне шею дыханием.

– Он о том, за кем я ушла из мира три года назад, – объяснила я, чувствуя, что не могу заставить себя произнести имя Эдгара вслух.

Тёма остановил меня в центре зала и даже отошел на несколько шагов. Он смотрел на меня долгим пронизывающим взглядом.

– Хочешь снова его увидеть? – спросил он со странным видом. Я застыла. Вот оно. Умница, Лестер. – Я могу это устроить.

– Ты же не знаешь, как он выглядит, – осторожно заметила я. – Ты не сможешь представить то, чего не видел.

– Лестер прав. Ведро крови – не тот подарок, который преподносят девушке. Я хочу исправиться. – Тёма прижал мою ладонь к груди. Я чувствовала, как часто бьется его сердце. – Представь на минуту, что я – это он.

– Ты вернешь