– Дамы и господа, а теперь великий Вильке Борген и его укрощенное животное продемонстрируют вам свой смертельный… То есть я хотела сказать, невероятный номер под названием «Поющая овечка»! Встречайте!

Публика вновь шумно приветствовала мальчика и овцу. Марлена вернулась за инструмент, и когда все примолкли, торжественно заиграла бравурный туш. «Та-та-та! Та-та-та!! Та-та-та!!!» Вильке строгим взглядом гипнотизера посмотрел на овцу, и та робко выдала:

– Бе-е.

Овациям и хохоту, казалось, не будет конца, и золотые монетки градом посыпались на великого Вильке – бесстрашного укротителя белой овцы. Когда золотой град прекратился и публика притихла, на сцену поднялись лесные гномы в капюшонах всех цветов радуги и с музыкальными инструментами в руках. Подошло время их участия в концерте, ведь сейчас Вильке переходил к излюбленной и самой затяжной части программы – пению заводных песен:

Один баран почтенный

Всегда носил в кармане

Чернила, авторучку

И толстую тетрадь.

Зачем он это делал?

Ну что же, я скажу вам:

Баран любил ужасно

Сидеть и сочинять.

Садился он на кочку,

И брал он авторучку,

И долго-долго-долго

На дерево глядел.

А иногда на бочку,

А иногда на тучку,

А иногда на Жучку, —

Потом пером скрипел.

Писал он про букашку,

А иногда про пташку,

Про мошку и про кошку

И просто так писал.

Потом он с выраженьем

Читал стихотворенье,

А кончив это чтенье,

От радости плясал.

…И лет прошло немало.

Барана уж не стало,

Но учат все овечки

На память до сих пор:

– Бе-бе… – поют про бочку,

– Бе-бе… – поют про тучку,

– Бе-бе… – поют про кошку,

Про двор и про забор.[2]

Овечка наша тоже,

Поет себе пригоже,

Когда ее ребята

Попросят очень спеть.

И как баран когда-то,

Она танцует тоже,

А для чего овечке,

Как дурочке сидеть?

После бурного вечера Марлена, Вильке с овцой, Лорд и племянники Нонпареля поднимались на второй этаж, где была гостиница и комнаты хозяев. Здесь же был небольшой каминный зал для отдыха и тихих вечерних бесед. Друзья весело обсуждали представление, смеялись, передразнивали друг друга и гномов. Они не знали, что пока они развлекались, в заведение прибыл сам волшебник Сергиус, Нонпарель и кое-кто еще.

Когда друзья отворили дверь комнаты, то растерялись от удивления. В зале восседали в креслах-качалках волшебник и какой-то важный тип в черном кафтане и накидке, застегнутой на драгоценную брошь. Оба курили трубки. Подле Сергиуса на гномьей табуреточке сидел Нонпарель в плаще, треуголке и с зонтом в руках.

– Здрасьте! – сказал опешивший Вильке. – Тут занято?

– Заходите-заходите, – сказал волшебник.

Пришедшие кучей ввалились в залу и разместились на шкуре около камина.

– Эх, Сергиус, дорогой, – цокнул Вильке, – знал бы я, что ты к нам приедешь… А это кто с тобой?

Вильке сказал это так громко и невпопад, что ему самому стало немного неловко. После минутной паузы волшебник сказал:

– Знакомьтесь, друзья, это мой друг Рудольф из Жуткого Брейгеля, искуснейший кузнец и мастер ювелирного дела.

Человек в накидке приветствовал ребят кивком.

– А где же Франк? – спросил волшебник.

– Он у мельника Зигмунда, – ответил Вильке.

– Как бы его вызвать? – спросил Сергиус.

– Гав! – подал голос Лорд. – Я могу сбегать.

Рыжий пес, виляя хвостом, умчался, а волшебник стал излагать суть своего визита.

– Сегодня ночью, наблюдая за звездами, я стал свидетелем крайне редкого космического явления. Я поспешил обратиться к древним преданиям волхвов-звездочетов, для того чтобы истолковать его. И вот, в книге звезд было недвусмысленно написано, что такое явление сопровождает переход человека из дольних миров в наш. А тут, друзья мои, нужно кое-что понимать. Дело в том, что врата двух миров отворяются только для избранных. Царица Рату, с незапамятных пор охраняющая древний лаз, пропустила в наши пределы юношу из владений коварного белесого змея.

По ходу рассказа волшебника вернулся запыхавшийся Лорд, а с ним Франк. Они тихо присели к ребятам.

– И вот на рассвете в мой замок был доставлен искалеченный мальчик лет шестнадцати. Все тело его было поражено страшными язвами, а следы пыток привели меня в ужас. Весь день мы вдвоем с ведьмой врачевали несчастного, применяя самые драгоценные из волшебных лекарств. Сейчас жизнь юноши вне опасности, я оставил его, внушив глубокий целебный сон, в котором он и пробудет ближайшие сутки.

Все мы помним, как примерно год тому назад появились Вильке и Франк. Нельзя не радоваться, видя, как легко они прижились здесь и стали для нас родными. Но это говорит о том, что они были готовы. Они как бы всегда внутренне были гражданами нашей страны. Франк рассказывал мне, что когда они с Вильке были в ином, более жестоком мире, то и там играли в нашу страну, сердцем предугадывая ее волшебный облик. Поэтому когда появился Вильке, его практически не пришлось лечить, я дал ему только легкий раствор доброты Мимненоса. А через десять дней почти также удачно появился Франк, я прописал ему снотворные снадобья, а когда он проснулся, взял его к себе, чтобы понаблюдать за ним, и с радостью обнаружил, что он тоже совершенно здоров.

– Но сегодня мы столкнулись совсем с другим, – мрачно сказал волшебник. – И плоть, и душа, и сердце мальчика искалечены до неузнаваемости. Он походил на маленькое чудовище, еще не виданное в нашей стране. Трудно себе представить, через какие испытания ему пришлось пройти, чтобы его сердце стало готово совершить переход в Боденвельт.

Волшебник замолчал и внимательно осмотрел собравшихся.

– Для того чтобы вернуть мальчику радость к жизни, недостаточно одних только лекарств, – заключил волшебник. – Ему нужны забота и доброта. Он познал столько зла, что едва ли будет общителен и приветлив. И здесь я возлагаю большие надежды на вас. Вы должны принять его и полюбить еще до того, как сердце его окончательно восстановится. И чем больше дружелюбия он примет от вас сейчас, тем скорее и полноценнее будет его выздоровление.

* * *

Тариэл проснулся только через два дня. Хотя его телесное исцеление было налицо, в душе юноши было далеко не все в порядке. У него часто случались припадки, во время которых его окутывал нечеловеческий страх и он порывался бежать из замка. Он все время спрашивал у Сергиуса, где его крылья, и умолял дать ему полетать.