Друга он старался надолго одного не оставлять. Надеялся, что удастся потолковать с ним.

Чулки, по-прежнему скомканные, топорщили карман брюк. Клубок из шерсти казался тяжёлым, словно свинец.

Володя был твёрдо уверен, Александр – единственный, кто сейчас станет его слушать.

Приют был словно развороченный улей. Сиротки – и без того озлобленные, нелюдимые, будто зверьё, – едва ли были готовы к его новостям. Круговая порука не нанесла бы урон Володиному авторитету, считай они все друг друга семьёй. Или хотя бы друзьями.

Но на самом деле каждый был сам за себя. Всегда. Негласное правило. Глупое и неправильное.

Но как бы он ни старался, здесь всё было совсем не так, как в цыганской общине. И это… было их самым слабым местом.

На ветру застонала оконная рама. День этот как начался скверно, таким же и продолжался.

Володя потёр щёку ладонью и снова поглядел в окно.

Внизу, на крыльце закрутилась воронкой позёмка. Приютский наблюдал за ней пустыми глазами. В голове роились десятки мыслей. Десятки догадок и новых вопросов.

А затем все они разом улетучились. Потому что во двор выскочила Настасья.

Володин ноготь перестал бороздить подоконник. Цыган замер, лишь его густые чёрные брови поползли к переносице.

Девчонка бросилась вниз, перепрыгивая по две ступени. Ветер раздувал подол приютского платья.

Мальчишка выпрямился, словно гончая перед забегом. И тут в поле его зрения появился отхаркивающий дым паровой снегоход. А на том, вне всяких сомнений, восседал письмоносец, в форменной фуражке, с сумкой-планшеткой.

Володя прижался лбом к стеклу. Глаза неотрывно следили за разворачивающейся у ворот сценой. И до чего же она была престранной…

Настя жеманничала и улыбалась, едва не висела на чугунной решётке.

Письмоносец стоял столбом, Володе не было видно его лица. Но отчего-то ему стало до невозможности стыдно за поведение приютской.

А потом… Потом письмоносец протянул девчонке конверт. Володя подскочил с места. А почтовый служащий сел на паровой снегоход и спешно ретировался.

«Чем она думала?!»

Он подхватил со стула пиджак и бросился прочь из комнаты.

Сцена была до того нелепа… Настя бездумно выторговала письмо. Должно быть, мужчина принял девчонку за кого-то другого – иначе и быть не могло.

Но прямо под приютскими окнами!

Каблуки его туфель гулко стучали о половицы. Звук этот в тишине коридора звучал почти чужеродно.

На лестнице дорогу Володе преградила Анфиса. Уперев руки в бока, она прошипела:

– И где это тебя носило? А?!

Мальчишка дёрнулся было в сторону, но она не дала ему улизнуть. Вцепилась в локоть – сухопарая, жилистая служанка была куда сильнее, нежели казалась.

– Поди, умный самый?! Все работают, а он…

Но у него не было времени выслушивать Анфисино брюзжание. Резким движением сбросив её узловатые пальцы, он бросился вниз по лестнице.

Анфиса рычала ему вслед угрозы, но с места так и не сдвинулась. Видно, решила, что ей, старой корове, всё равно за ним не угнаться.

Едва ли после этого Володю ждал от неё тёплый приём. Но о том сейчас не стоило думать.

«Безмозглая гусыня, молись, чтобы тебя заметил лишь я!»

Володя быстро пересёк пустую парадную залу и толкнул плечом высокие двери.

Морозный ветер обжёг и вмиг нарумянил смуглые щёки. Всё вокруг было до того белым, что глаза будто полоснуло ножом.

Он застыл на крыльце.

Насти во дворе не было.

Ни подле забора, ни на ступенях.

Приютский покрутил головой, свесился через перила – и с той, и с другой стороны. Нет её!

Девчонка не пряталась ни за стенным выступом, ни под крыльцом. Просто исчезла.

«Дура!» – злился приютский.

Кому бы ещё могло прийти в голову заниматься подобным у всех на виду?

К счастью, снег ещё хранил следы Настиных туфель. Вдоль них Володя дошёл до калитки, по ним же вернулся обратно – миновал пару нижних ступеней и, выругавшись, остановился.

К несчастью, он уже успел прилично здесь натоптать.

Ветер забирался за ворот рубахи. Мальчишка что есть силы прижимал локти к бокам, будто это могло спасти его от холода и сырости.

Снег застревал в волосах и ресницах. Не давал как следует разглядеть среди россыпи следов нужные. Щёки щипал мороз, а всё усиливающиеся порывы ветра толкали его обратно к дверям. Будто какая нечистая сила пыталась загнать его обратно в усадьбу. Заставить не лезть не в своё дело.

Одна дорожка Настиных следов, узких и маленьких, с углублением от квадратного каблука, сбежав с лестницы, устремлялась прямо – к воротам, другая – уходила влево. Володя пошёл по второй. Стремительно, закрывая рукою лицо от ветра. Но вскоре он был вынужден остановиться.

У самой стены Настин след перебивался другим. Чужим.

Подошвы, втоптавшие снег в землю, разбившие аккуратные отпечатки Настиных туфель, были длинными. Их след брал начало где-то под крыльцом и убегал далеко вперёд – прижимаясь к усадебной стене.

Приютский присел на корточки. От холода уши и шея его стали пунцовыми. Старый форменный пиджак, хранивший в наследство от прежних владельцев заплатки, нисколько не согревал.

Побелевшими пальцами Володя коснулся подгнившей травы, избавленной от снега тяжёлой поступью. Подошвы были ребристыми, из тех, что прибивают на жандармские сапоги. Цыганский сын, как никто иной, умел отличить их от прочих.

Приютский поднял лацканы пиджака, тщетно пытаясь спастись от ветра. Он встал и отправился дальше, уже издалека замечая, что у стены Настин след обрывался.

Настин, но не жандармских сапог.

«Учитель? Но разве тот не должен был отправиться в деревню?»

Володя снова остановился. Он глядел вперёд на убегающую цепочку следов Якова и думал, усиленно, нахмурившись. О том, что могло быть в украденном Настей письме.

Ветер принялся срывать снежные комья с земли и горстями бросать их мальчишке в лицо. Но тот всё равно пошёл дальше. Володя ступал аккурат в ребристые отпечатки жандармских сапог.

Старые туфли пропускали снег, и чулки приютского совсем вымокли. Вскоре он перестал чувствовать пальцы ног.

Завернув за угол западного флигеля, Володя впервые оказался на заднем дворе. Возможность обследовать приусадебную территорию им с Александром так и не выпала. Что говорить, ежели и сам дом не раскрыл ещё перед ними всех своих тайн. Масштаб работы был так огромен. Но теперь это было не важно.

Тайны усадьбы, по его мнению, лучше будет изучить, держась на приличном от неё расстоянии.

Чёткий орнамент больших следов тянулся по самой снежной кромке, касающейся стены. И оборвался лишь за кирпичным выступом. За ним же приютский обнаружил неприметную деревянную дверь. С виду совсем хлипкую, какие ставят в сарай или в курятник.

Он сразу же