— Вы же сказали, что не собираетесь нас убивать, — дерзко ответил ему Гордеев и сам подивился своей дерзости, откуда что берется. Но раз он начал разговор, то отступать глупо.

— Это мы сейчас не собираемся. Дальше все от ваших властей зависит. Если что, ты будешь первым, — так же мрачно пообещал террорист, ткнув кривым указательным пальцем в сторону Гордеева. Народ вокруг ахнул и даже чуть посторонился от него, как от прокаженного.

Однако бандит призадумался, затем поманил рукой пару других боевиков и начал с ними что-то обсуждать, после чего объявил:

— В течение первого часа в туалет отпускаются только женщины и дети, в сопровождении наших «сестер». Через час будем пускать мужчин — также в сопровождении «сестер». Не думайте, что это просто женщины, они вооружены, всякое сопротивление бесполезно. Лучше никому из вас и не пытаться. Курить нельзя! Анвар, иди еще раз всех обыщи — забери все спички и зажигалки.

Молоденький, еще безбородый боевик Анвар, более похожий на турка, нежели на чеченца, начал обходить ряды кресел с заложниками. Все безропотно отдавали ему зажигалки. Потом он вернулся к стойке и выложил на нее трофеи. Чеченец-оратор осмотрел их и, выбрав несколько золотых и позолоченных безделушек (преимущественно дамских), сунул себе в карман.

Многие из попавших в заложники действительно начали молиться. В зале стоял какой-то ровный монотонный гул, как в церкви за полминуты до начала службы.

Обкуренная компания, провожающая Сорхеда, находилась в задних рядах. Они толком так и не поняли, что же тут происходит, к тому же куда-то исчезла Камушка, их нетитулованный генерал. Без нее принимать какие-либо решения было непривычно. Крис мрачнел с каждой минутой. Потом его голову озарила загадка:

— Мы в кино попали!

— Какое кино?! — взвыл Сорхед. — Я на самолет опаздываю.

— А все рейсы отложены.

Лаки наконец-то перестал ржать, как идиот, огляделся и спросил:

— А где же камеры? Почему никаких камер я не вижу, если кино снимают?

— А это репетиция. Снимать позже начнут.

— А-а-а, ну тогда ладно, — утешился Лаки и захрапел.

К ним подошел Анвар, толкнул Лаки автоматом:

— Огонь давай, спички давай, зажигалку давай!

Лаки проснулся, и опять его пробило на смех:

— О! Я понимайт! Аэродром, аэродром! Да забирай, пожалуйста! Все равно последний косяк уже на улице скурили.

Он вывернул карманы, отдал боевику спички и снова захрапел, откинувшись на спинку оранжевого пластикового кресла.

Сорхед все больше нервничал, он уже начал грызть ногти, и без того безбожно обкусанные. Крис пнул его ногой:

— Прекрати! Смотреть противно!

Сорхед послушался товарища, как всегда привык слушаться всех, кто пытался им командовать. Однако его мучила какая-то мысль, изводила своей невысказанностью. Точно! Сегодня же его великий день. Он же готовился сказать тронную речь. Сорхед вскочил на сиденье кресла и закричал:

— Господа! Благородные доны и доньи! Пришел момент, когда я не могу молчать…

Безо всяких предупреждений стоящий ближе всего к Сорхеду чеченец срезал его косой очередью из автомата. Крис моментально присел, спрятав голову между ног — сказывалась пара лет службы в специальных войсках. Сорхед повалился прямо на него. Лаки, сидящий рядом, хрюкнул, но не соизволил проснуться.

Крис выполз из-под тела Сорхеда и произнес:

— Хреновое какое-то кино!

Он начал трясти своего приятеля, хлопать его по щекам и приговаривать:

— Ну, Сашок, ты чего! Очнись! Хорош, блин, притворяться! Сейчас в глаз дам!

Крис так растерялся, что впервые за все время их знакомства вспомнил, что Сорхеда зовут Сашей и впервые так его назвал.

Но Саша не подавал никаких признаков жизни. Его хлипкое тщедушное тельце было прострелено насквозь, он умер моментально, так и не договорив своей речи и не разобравшись, что же с ними происходит. Стеклянными немигающими глазами он уставился на Криса. Словно кукла.

— Спи спокойно, дорогой товарищ! — философски-спокойно сказал Крис и закрыл Сорхеду глаза. — Мы за тебя отомстим.

Он прислонил Сорхеда к сиденью и замер в ожидании своей роли в этом «хреновом кино»…

Сидящий неподалеку от них Андрей Башкатов прекрасно понимал, что тут вовсе не кино снимается. Его очень раздражала обкуренная компания по соседству, и он был даже удовлетворен, когда один из них получил свои «сорок граммов свинца».

Андрей был абсолютно спокоен. Внешне он всегда выглядел безукоризненно. Образец холодности и здравомыслия. Один из безликих представителей новой генерации «белых воротничков». Безупречный костюм, ботинки и манеры. Спокойствие и отчужденность. Но внутри он просто кипел от ярости. Какое право имеют эти бородатые грязные горцы удерживать его. Его — Андрея Башкатова! Какого черта! Из-за их глупостей, местечковых проблем и кавказских амбиций он опаздывает на такие важные переговоры. Черт! Он же упустит клиента, тому наплевать на всякие уважительные причины. Андрей подведет свой банк. Не получит очередной галочки в своем блестящем послужном листе. Какое пятно на карьере. Ему не отмыться — он опоздает на переговоры!

Надо что-то предпринимать! Выбираться отсюда! Эти черножопые сволочи отобрали у него даже мобильник, он не может позвонить, извиниться, перенести встречу. Какой клиент будет его ждать, словно парень девушку на первом свидании?

Но что возможно предпринять в такой ситуации, Андрей представлял себе плохо.

Может быть, стоит договориться с кем-нибудь из боевиков, он готов заплатить очень дорого, чтобы его выпустили отсюда. Очень дорого! Его карьера стоит больших денег.

Но что толку, если его выпустят? Ему нужен самолет. Самолет до Москвы — немедленно! Но одна мысль, что придется спокойно и вежливо разговаривать с этими кавказскими ублюдками, от которых воняет казармой и дерьмом, приводила его в бешенство.

Андрей пытался укротить раздиравшую его ярость и найти оптимальное решение поставленной задачи. Он и правда был очень хорошим менеджером. «Не бывает нерешаемых задач, бывают неординарные пути решений» — это его кредо.

— Юра, мне удалось сохранить телефон, — шепнула Лена Гордееву, — я попробую позвонить.

Гордеев напрягся. Его все не отпускало утреннее раздражение на «геройствующих женщин». Сначала Ирина его рассказами о своих подвигах развлекала, теперь вот Лена рвется в бой. Понятно, что Лена Бирюкова — это не Оленька, которая сидит и тихо плачет. Выучка у нее не та, чтобы слезу пускать, когда есть возможность действовать. Однако как бы она дров не наломала.

Гордеев повернулся к Лене, посмотрел чуть ли не умоляюще:

— Лена, я очень прошу, пожалуйста, только будь осторожна! Предельно осторожна!

Лена улыбнулась ему: