мой отец. Они не спешат приближаться, остаются около своих машин, что перекрывает ту, в которой – я, только двое выбираются наружу и направляются в мою сторону. Тоже не спешу кидаться им навстречу. Как и покидать салон. Наоборот, показательно щёлкаю кнопкой центрального замка, стоит им передо мной остановиться.

Именно в этот момент приезжает Айзек…

Вот уж не думала, что буду ему действительно рада!

С теми, кого присылает отец, нет никакого желания куда-либо идти, как и разговаривать в принципе, вообще не хочу, чтобы нас с Рейнардом Вайсом хоть что-либо связывало, даже косвенно – не после всего того, что он сделал, натворил, а потом скрыл от меня, и я узнала обо всём настолько непоправимо поздно. Хорошо, что мой настрой есть кому поддержать. И даже тот факт, что Айзек в меньшинстве, нисколько не портит значимость его появления. Одного хмурого вида и пары каких-то коротко брошенных между мужчинами фраз хватает, чтобы незваные “помогатели” отступили.

Дальше – тоже быстро…

– Мы разберёмся. Езжай, – бросает коротко кровный брат Кая, бегло осмотрев сперва меня, после салон машины.

Дверцу с моей стороны не закрывает. И даже не потому, что я нахожусь на пассажирском сиденье, а чтобы уехать, надо пересесть. Вспоминает о том, о чём лично я забываю. Ключ. Он же у Кая остаётся, тот его всегда при себе в кармане пиджака или брюк обычно носит, и нам обоим недавно совсем не до такой мелочи было, когда всё случается. А значит, никуда я не уеду на этой машине, по крайней мере, далеко, она тупо заглохнет в скором времени, когда сработает автомобильная противоугонная система. Не уехала бы – вернее. Но Айзек даёт взамен запасной ключ, предусмотрительно прихваченный с собой, кто знает, может именно за этим и приезжает в принципе. И не один ключ. Помимо иммобилайзера мне вручена ключ-карта, дающая доступ к лифту в пентхаусе Кая, как какой-нибудь ироничной насмешкой судьбы – высшая степень проявленного доверия, зная их троицу, никак иначе.

– Ладно, – киваю, послушно выбираясь наружу, сжимая полученный дар в своей ладони.

Тоже кое-что вспоминаю. И отдаю. Телефон Кая.

Мне-то явно ни к чему, а ему возможно пригодится…

На том и заканчивается. Почти.

– Всё будет хорошо. Он справится, – слышу напоследок тихое, хотя и бескомпромиссное от Айзека, после того, как устраиваюсь за рулём, а затем переключаю рычаг передачи.

Ничего не отвечаю. Уезжаю с единственной мыслью. О том, сказал бы Айзек мне то же самое, если бы знал, что я это сделала…

С тех пор проходит одна из самых длинных ночей в моей жизни. Кай не возвращается. Я – вся на иголках, места себе найти не могу. Нет ничего хуже неизвестности. Она почти убивает. В свете того, что помимо гнетущего туманного будущего и всех моих сопутствующих опасений, другие мои мысли также совсем не радостные, так и вовсе… А зараза Тео всё ещё трубку не берёт.

Даже после тридцати двух моих набранных!

Но я не сдаюсь. Едва таймер на духовом шкафу возглашает о приготовлении яблочного пирога, как малополезной, но всё же попытки борьбы с собственной депрессивной апатией, а светящиеся циферки обозначают шесть утра, я звоню ему снова.

И, наконец, бинго!

– Да, – слышится усталое, вымотанное на том конце связи.

В любой другой ситуации я бы обязательно посочувствовала старшему лейтенанту, у которого ночка выдаётся ничуть не менее насыщенной, чем та же моя, как минимум поинтересовалась бы, как он сам и что я могу для него сделать, ведь не понаслышке знаю, какая сложная и опасная у него работа, как сильно он вкладывает все свои силы в её процесс, добиваясь предельного из возможных результатов, такой уж у него характер и сила воли, стремление к справедливости. Именно поэтому, когда я писала записку с инструкциями, передавая ту через уборщицу, – попросила Нину, чтоб именно её брат помог. Ни одному другому я бы так не доверилась. Да и не справился бы ни один другой.

Как все мы видим, я не ошибаюсь…

По части приверженности Теодора Хорна.

Остальное…

Надо срочно исправлять!

– Тео, я ошиблась. Сильно. Серьёзно. Верни всё, как было. Пожалуйста, – говорю, как есть. – Не смогла до тебя раньше дозвониться. Прости.

А в ответ…

Тишина.

Неуютная. Нервирующая.

– Тео? – переспрашиваю.

Даже экран проверяю на своём новом телефоне, который я первым делом купила, оставив Айзека, с моим восстановленным номером. Время разговора идёт. Но абонент так и не спешит делиться своими встречными соображениями.

Почему?

Что-то ещё случается, а я не знаю?!

Что-то изменилось…

Стало хуже?!

Хотя, куда уж хуже…

Что-нибудь случилось с самим Каем?!

С его-то нравом и суровостью законников с автоматами…

– Тео!

Аж сердце сдавливает в нехорошем предчувствии. Дышать становится предательски больно и сложно, практически невыносимо, словно чья-то невидимая рука душит, вот-вот и вовсе шею мне с лёгкостью сломает, а я ничего не могу с этим поделать.

Ну почему он всё ещё молчит?!

А когда всё же заговаривает…

– Кхм… – откашливается с обречённым вздохом, опять ненадолго умолкает, но всё же продолжает: – Нет, Эва. Это так не работает. Процесс запущен. Его не остановить. Мы оба уже подписались. И ты. И я. Поздно. Невозможно раскрутить машину закона, а потом просто сделать вид, что ничего такого не было. Если вдруг забыла, она – не мы, не полагается на чувства и личные умозаключения, только на факты, а они уже освещены, никуда не исчезнут. Тем более, все основания есть, они веские и уже освидетельствованы, как положено, по всем канонам, всё пошло дальше, туда, куда мои руки уже не дотянутся. Ты и сама это прекрасно, без меня, знаешь и понимаешь.

Уж лучше бы молчал!

Хотя нет – очередные мои заблуждения. В минуту того самого отчаяния, что накрывает с головой, пока его слушаю, а мои колени отказываются участвовать в этом очередном эмоциональном балагане с привкусом адового пекла, тупо отказывают, а я – оседаю на пол, прямо там, где стояла, посреди кухни.

– Тео… – то ли зову, то ли прошу, то ли умоляю.

Всё и сразу. Неспособная больше не громкость.

– Пожалуйста, Тео…

По моим щекам – слёзы. Но я не могу перестать плакать. Как и не могу смириться с мыслью о том, что не исправишь. То, что Тео не стал бы бросаться такими громкими словами и быть настолько бескомпромиссным по отношению ко мне и моей просьбе, будь на обратное хотя бы малюсенький вариант – аксиома, нет никакого смысла её оспаривать. Тем хуже осознание, что это ведь всё из-за меня. Из-за моей глупости, свершённой в порыве злости и отчаяния.