Это не шутка.

* * *

Мы сняли новую квартиру и залегли на дно. Даже Юпп с его-то убежденностью в нашей неуязвимости – и тот, казалось, вполне смирился со старой, как мир, доктриной, утверждающей, что грабитель-сидящий-дома – это-грабитель-который-будет-арестован-последним. Я делал заметки для книги. Юпп читал дни напролет или ломал голову над тем, как организовать ограбление, достойное стать венцом всех и всяческих ограблений. Красота!

Однако выяснилось, что по ночам Юпп уходил из дома. Как-то утром, проснувшись, я обнаружил его сидящим на полу среди веера фотографий, цветных постеров, черно-белых отпечатков и прочей полиграфической продукции. На всех снимках была представлена некая юная леди в разной степени наготы; вернее, у меня сложилось впечатление, что леди везде одна и та же, хотя с того места, где я лежал на ковре, трудно было с уверенностью сказать, обложился ли мой приятель множеством копий одного лика или это разные лица.

– Познание – тяжкий труд; особенно когда это связано с исследованием прошлого, – объявил Юбер.

– Да? И кто же это?

– Та самая мадемуазель, что красовалась на обложке журнала, купленного на вокзале.

– И где ты всем этим разживился?

– У фотографа. Он вручил мне всю пачку. В придачу и адресом поделился.

– Чертовски мило с его стороны.

– Ну, знаешь ли, попробуй-ка сам отказать посетителю, решившему пощекотать твою левую ноздрю дулом пистолета!

– А я-то думал, ты отказался от насилия...

– Отказался. Я очень аккуратно пропихивал дуло в ноздрю. Очень осторожно. Я и сказать-то ничего не сказал, но люди в таких ситуациях почему-то воображают бог весть что... Просто пистолет был такой холодный, а его ноздря казалась такой теплой и ухоженной... Мне было интересно – влезет туда дуло или нет? И знаешь, у него такая работа, что там, в студии, должна быть понапихана куча всяких сирен, звоночков – мало ли чего... О безопасности он основательно позаботился... Я, так сказать, оценил. Мне пришлось поискать концы. Журнал-то был не первой свежести, фотография – и того древнее, так что след был довольно сомнительный. Пришлось порасспросить сперва управляющего той лавчонкой, потом – владельца, поставщика... Попутно узнал много интересного... И заметь – я всего лишь однажды стал тыкать человека пистолетом в ноздрю. Для этого, знаешь ли, учитывая, как оно все было, требуется немалая выдержка. Однако, как выяснилось, фотограф оказался просто кладезем информации.

– И что же? Ты собираешься назначить ей свидание?

– А почему нет? Но сперва мне надо ее найти. Адрес, который мне дали, похоже, устарел. Или подложный. Но для этого я кого-нибудь найму. Деньги здорово упрощают дело... – Он еще раз всмотрелся в один из снимков – лицо крупным планом. – По глазам видно: она прошла через приют! Абсолютно точно!

Глядя на фотографию, я бы так не сказал.

– Откуда ты знаешь?

– А ты не видишь? Ты взгляни в глаза. Типичное выражение... Отсутствие всяческих ожиданий...

Юберов «день, который стоит запомнить»

Один счастливый день. Ему было тринадцать, и было решено передать его в другой приют. И вот он сидел в новом приюте перед кабинетом директора и ждал – а тут рядом села красивая девчонка. Очень красивая девчонка. Они и слова друг другу не сказали, но Юбер обратил внимание – вдруг как-то оказалось, что они сидят вплотную друг к дружке. Как друзья; кушетка, на которой они сидели, – она стала поскрипывать. В общем, они ждали бумаг. Только Юбера переводили сюда, а ее – отсюда.

Юпп еще раз впился взглядом в фотографию:

– Знаешь, это – она.

* * *

Жослин очень добра, но... но женщины всегда тянутся к детям, даже если эти дети прикидываются философами, ступившими на стезю грабежа. Это Жослин предложила воспользоваться услугами медиума.

Снедаемый эгоизмом, я только и думал о Жераре – если бы он все-таки подал о себе весть! Как Юбер изводил меня просьбами о шпаргалке – десять заповедей философии на все случаи жизни, – так и я алчно желал заполучить список Жерара: этакий перечень покупок, покрывающий смысл «здесь-бытия». Что-то вроде: самое важное в этой жизни – привязать грузик к члену, чтобы тот вытянулся до восемнадцати дюймов. Или – каждому, чья фамилия начинается с буквы «З», следует засветить в рыло. Да что угодно! Но только – коротко и ясно! Однако этот самовлюбленный сукин сын – Жерар – не подавал о себе никаких вестей. Я как зачарованный следил за каждой тварью, от таракана до кошки, которая, казалось, готова чем-то со мной поделиться. Я держал на письменном столе стопку бумаги и почти невесомую ручку, чтоб ею мог писать даже призрак. Ни черта...

Жослин цокнула о зубы сережкой, которая украшала теперь кончик ее языка. Я все ждал, когда же появятся первые признаки того, что, с ее точки зрения, наш роман близится к концу. Она сделала пирсинг; проколола кончик языка (ушло на это две недели – две весьма болезненные недели, покуда ранка пришла в норму), заставив меня вспомнить о церемонии прокалывания языка первой жене Ягуарового Щита, племенного вождя индейцев-яки (24 прокола), состоявшейся 28 октября 709 года н.э.; по мне – жест совершенно бессмысленный, но если это было хорошо для древних майя...

– Зачем тебе это?

– Я хотела наказать мой язык за то, что он говорит то, о чем лучше помалкивать. – Цок.

– Но ведь он-то в этом не виноват. Он лишь повиновался приказу.

– Пора бы ему узнать свою хозяйку и быть с ней поосторожнее. И кроме того, это – символ. – Цок.

– Символ чего?

– Так. Каждый день – чего-нибудь еще. Есть же многозначные символы.

Сережка как символ: что об этом следует помнить

Ее сережка – это:

«Символ нужды в символах»;

«Свидетельство того, что всех нас слегка покалечило жизнью»;

«Подтверждение того, что и помощница управляющего банком в глубине души остается дикаркой»;

«Символ того, каково мне на самом деле»;

«Подтверждение того, что совершать глупости никогда не поздно».

Жослин была правоверной поклонницей той философской школы, что учит, будто всякая мысль имеет отражение в мире физических проявлений. Однажды она ни с того ни с сего залепила мне пощечину.

– Ну как, лучше тебе теперь?

И ведь она была права.

– Что я такого сделал?

– Ничего, но ведь сделаешь. И лучше отбросить это сразу. Я точно знаю, что из-за тебя меня ждет облом. И тогда у меня уже не хватит на это сил. Так что – получи-ка авансом.

Жослин о Жераре

– Один мой приятель – он как-то имел дело с медиумом, – заметила она.

Первой моей реакцией была презрительная гримаса. Пусть за философией числятся кое-какие грехи, но она хотя бы принадлежит к кругу университетских дисциплин. Мы по крайней мере разумным образом задалбливаем мысли разумных людей; а вот кто откровенно занят наглым обманом, надувательством, шарлатанством и одурачиванием простаков – так это медиумы; хотя, с другой стороны, вреда от них человечеству куда меньше, чем от философов (особенно немецких).