Вскоре я отправился в командировку в Питер налаживать связи со старшими театральными билетерами Северной столицы.

Ленинград был моим большим детским увлечением. Мне едва исполнилось шесть, когда, проходя с бабушкой Аней по Калининскому проспекту, в витрине Дома книги я увидел огромную фотографию красивого военного корабля с тремя трубами, флагами и лихо задранной пушкой на носу. Оказалось, это крейсер «Аврора», тот самый, что шарахнул из своего главного калибра в октябре семнадцатого, после чего не только отечественная, но и вся мировая история заложила крутой вираж.

Я настолько был заворожен фотографией, что потащил бабушку в магазин искать такую же. Выяснилось, что отдельных изображений легендарного крейсера в продаже нет, но можно купить набор из трех десятков открыток по Ленинграду, и там «Аврора» присутствует во всей красе. И уже дома, разложив пасьянсом открытки с Петропавловской крепостью, Аничковым мостом, Летним садом, я полюбил сразу и навсегда эту нездешнюю красоту. Через пару лет у меня была уже целая куча открыток, альбомов и книг, где был изображен мой любимый город.

Я тогда загадал: как только окажусь в Ленинграде, то первым делом отправлюсь в Военно-морской музей на Васильевском острове, а затем уж на «Аврору» смотреть.

И если с «Авророй» проблем не было — корабль как стоял на своей вечной стоянке, так на ней и пребывает, — то с музеем дела обстояли сложнее. Впервые я попал в Ленинград в семьдесят четвертом, приехав туда на майские с отцом. Оказалось, что музей закрыт на ремонт.

В семьдесят восьмом второй раз попал в Ленинград с классом. На третий день поехали в Военноморской музей. Сердце мое трепетало. Не успели отъехать, как сломался автобус, пришлось возвращаться в гостиницу несолоно хлебавши.

Наконец в девяностых, в командировке от «Соглядатая», я переступил порог музея. На первом этаже было еще туда-сюда. Парусники, становление русского флота, великие морские сражения. А дальше — отчетливый привкус военкомата, знамена, ордена, революция…

Хуже нет — осуществлять свои детские мечты в зрелом возрасте.

Жил я в удивительном месте, на улице Некрасова в гостинице при Театре кукол. Мне выделили блатной одноместный номер за какие-то сущие копейки. Цены в гостинице не менялись, похоже, со времен денежной реформы шестьдесят первого. Три рубля за ночь. Мороженое в вафельном стаканчике стоило пятнадцать, а наша бухгалтерша выписала мне всего двадцать пять рублей суточных, гадюка. По перерытому вдоль и поперек Питеру я ходил голодный и злой.

В следующую питерскую командировку я отправился с шофером Валерой. Тому надоело торчать в Москве, парнем он был веселым, компанейским и работящим. Мне удалось убедить нашего главного редактора Сидоровского пользоваться эти пять дней общественным транспортом, а благодаря дальнейшему моему красноречию, командировочных нам выписали уже триста рублей в сутки, короче говоря, жить было можно, тем более Валерка пообещал захватить бутылку с закуской.

Мы встретились там, где и договаривались, то есть прямо на платформе Ленинградского вокзала. Валерка с невероятно гордым видом стоял рядом с какой-то темно-синей глыбой, которая при ближайшем рассмотрении оказалась огромным чемоданом.

— Ты что, Фунтиков, решил каждому по девушке захватить? — кивнул я на невиданный прежде пластиковый чемодан, скорее похожий на кейс «дипломат», правда, раз в двадцать больше. — Дырки-то хоть просверлил, чтобы они там не задохнулись?

— Леха, — жарко зашептал на ухо Валерка, — кореш попросил товар в Питер перегнать. Там икон — на сто штук зелени, отвечаю!

Мне поплохело. Купюра в сто долларов вызывала трепет. Одну такую дал подержать наш компьютерщик, большой добрый парень по имени Илья, а тут сто тысяч. Даже если Валерка в десять раз приврал, ситуация была будь здоров.

Тем временем Валерка пояснил, что иконы решил толкнуть за бугор Витька, его приятель-стоматолог, который с год как подвязался к солнцевской братве, но бизнес этот его сугубо личный, и не дай бог, про это узнают коллеги из славной группировки, тогда ему хана, и хорошо, если просто застрелят. Но на то они и друзья, чтобы друг друга выручать.

— Сдурел, Фунтиков? — спросил я негромко. — Нас если по дороге дружки твоего криминального дантиста не пришьют, так по приезде сразу в Кресты определят. Наверняка какой-нибудь храм грабанули. Он тебе хоть заплатить обещал?

Валерка задумался и начал изучать шпиль на здании вокзала.

— Вообще-то Витька классный парень, — почесав в затылке, сообщил он через пять минут. — Веселый, зубы мне иногда сверлит.

Я пристально на него взглянул. Валерка еще малость подумал.

— Когда вернемся, я с него сумку стребую, вот эту. — Он повернулся и продемонстрировал болтающийся за спиной спортивный баул с надписью Adidas. — Он мне ее в дорогу одолжил, фирменная вещь.

Я кивнул, и мы, подхватив чемодан, а он весил не меньше центнера, стали продираться в вагон. Ни на одной из полок он так и не уместился и был водружен на пол, этакой Берлинской стеной, разделяя купе ровно надвое. Соседи, пробираясь ночью в туалет и форсируя эту преграду, шепотом матерились.

Сон мой был тревожен. Чудились страшные солнцевские, с ножами в зубах, крадущиеся вдоль состава, эскадроны диких тверских махновцев на своих вороных, по пятам преследующих поезд безлунной ноябрьской ночью, православные инквизиторы на Сенатской площади с хоругвями, требующие расправы над кощунниками, и звенящие кандалами работники правоохранительных органов, поджидающие на станции назначения.

Ранним утром, за двадцать минут до прибытия, уткнувшись лбом в холодное стекло и прихлебывая горячий чай, к которому прилагались протокольные два куска железнодорожного сахара, я посмеивался над своими ночными кошмарами. Сейчас мы прибудем в колыбель революции, мигом сдадим чемодан встречающим контрабандистам и пойдем себе на улицу Некрасова в кукольный театр.

Нас не встретили. Собственно, никого не встречали, и нас тоже. Поезд пришел по расписанию, в шесть утра с чем-то, было темно, холодно, редкие фонари светили вполсилы. За несколько минут пассажиры освободили состав и двинулись вдоль платформы нестройным караваном, огибая нас с Валеркой и чемоданом.

— Опаздывает, собака! — сказал Валерка, зябко передернув плечами. — Ничего, сейчас появится!

— Хочется верить! — пробормотал я, пытаясь изо всех сил бороться с утренним раздражением. — Хочется верить, что появится! Иначе я тебя убью, Фунтиков.

— Витька своего брата попросил, он в Тосно живет, — бодро ответил Валерка. — Наверно, электричка задерживается.

Понятно. Семья придурков. Один посылает поездом дружка с товаром на сто тысяч долларов, второй, оказывается, на электричке едет, да еще и опаздывает. Я-то думал, нас на черном лимузине встретят, с двумя джипами охраны.

Тем временем платформа опустела. Остался только носильщик со своей громыхающей тележкой. Каждый раз, проезжая мимо, он пытался ленивым подмигиванием нам предложить свои услуги, но мы целомудренно отворачивались.