Леня докурил, забычковал об лоток, полез за поильником. На часах восемь с копейками, давным-давно дома нужно быть, но как тут уйдешь. Я выкинул окурок в форточку, заодно поменял банку в капельнице. Что там у нас? Ага, альвезин. Постаралась Маринка, вообще он уже сам потихоньку ест, но все лучше, чем физраствор вливать.

— Я от звонка до звонка чалился. Два года на малолетке пыхтел, потом на взросляк поднялся. Кто на малолетке был, тому взросляк санаторием кажется, такой там беспредел голимый. Откинулся — ни кола ни двора, всех кентов растерял. Зато в последний год в переписку вступил, с заочницей. Вот к ней и отправился.

Сначала думал перекантоваться, пока кентов не найду, а как в натуре ее увидел, так больше ни о чем уже думать не мог. И даже не из-за того, что она моей первой бабой потом стала. А просто сразу понял, до этого не жизнь была, а шняга приключилась какая-то.

Нам по двадцать было, когда свадьбу сыграли. Я слесарем устроился при МТС, в том же колхозе, где и моя работала с матерью своей. Она ведь только с матерью жила, отец у них много лет назад в реке утоп, по пьяни. И все у нас хорошо сладилось, через год дочка родилась, я работаю, не бухаю, изба справная, чего еще нужно?

Да видно, на роду мне написано сесть на якорь. Где-то через год с одним залетным потележили, он и говорит, что в городе контора одна неприметная, так там маза есть медведя за лапу взять и риска никакого. Я покумекал пару дней, а потом подумал, ну бомбану разок, зато к морю съездим, погуляем, шмотья купим. Не все ж в мазуте ковыряться. И согласился.

Сделали все чисто, сработали в обеденный перерыв, никто и не чухнулся. Шнифер в бухгалтерии стоял, я его за пять минут сработал. Пятнадцать кусков без малого взяли, им наличман накануне привезли, под зарплату.

Недели не прошло, как повязали нас. Сначала подельника выпасли, а через него на меня вышли. Гнилым оказался подельник мой, чуть прессанули, он сразу меня в ломбард и сдал. Я на киче попробовал кружева плести, но на очняке увидел, как он меня мусорам вкладывает, и перестал. Да и бабки при обыске нашли. Он, оказывается, на игле сидел, через это и коланули его.

Короче, получил я шестерик и, вместо моря, на воле жену с дочкой оставил и на дальняк отправился. Надо же самому себе так накосячить, в подельники наркошу взять!

Ты бы дал мне еще курнуть, да я покемарю малек, что-то зенки сами закрываются.

Омнопон сделал свое дело, это видно по узкому Лёниному зрачку. У наркоманов со стажем такой реакции не будет. Да и одна ампула таких не усыпит, не обезболит. Я открыл пошире форточку и дал ему еще сигарету, потом выбросил окурок в окно, сходил, сполоснул лоток в рукомойнике, а когда через полминуты вернулся, Леня уже спал.

* * *

Я миновал столовую, там сидели больные и внимательно смотрели телевизор, где какой-то деятель сокрушался, что навыбирали депутатов, а из-за них такая буча. Хватит, мол, выбирать, будем назначать. Интересно, как это депутатов — и назначать? С другой стороны, чему удивляться? Раньше, в принципе, так и делали.

А меня вообще никогда никуда не выбирали и не назначали.

Да. Почему-то за всю мою жизнь меня никогда и никуда не выбирали и не назначали. Хотя возможностей для этого было предостаточно. Я сменил четыре обычные школы, две музыкальные, кучу пионерлагерей, секций, кружков, был студентом училища, массажных курсов и института, закончил ординатуру. Но меня ни разу не выдвинули даже на самую пустяковую должность. Нет, вспомнил. Давным-давно я был назначен старостой слесарно-механического кружка. Но так как кроме меня там больше никто не занимался, таким достижением не больно-то похвастаешься.

Сначала по молодости лет было как-то все равно. Но в дальнейшем подобная ситуация стала вызывать удивление и затаенную обиду. Ну а как тут не обижаться, если все вокруг тебя физорги, председатели совета отряда, председатели совета дружины, а я даже звеньевым не сподобился стать. Каких качеств у меня недостает, чтобы выделиться из серой массы? Вроде я не забитый, не маменькин сынок, на гитаре играю, не дистрофик, первое место в лагере по прыжкам в длину занял в своей возрастной категории, а должностями меня постоянно обходят.

И все-таки однажды, в далеком семьдесят третьем, фортуна мне улыбнулась. Абсолютно неожиданно я стал флаговым.

Пионерлагерь «Орленок» был образцово-показательным. Хуже нет оказаться в таком, да еще, как я, на все три смены. Я начал ездить сюда с незапамятных времен, еще до школы, и из меня, шестилетнего, самого младшего во всем лагере, стали быстро и необратимо выколачивать качественное домашнее воспитание фигурной заправкой коек, речовками и песней «Гайдар шагает впереди». И за все четыре первых сезона не было случая, чтобы мне предложили хоть самый мизерный и незначительный пост.

В тот раз в самом начале второй смены, на следующий день после заезда, мы собрались на нашем отрядном месте и давай распределять должности. Так как многие приехали сюда впервые, то решения принимались на глазок. Самый наглый стал председателем совета отряда, самый крепкий — физоргом, самый глупый — барабанщиком. Так же избрали звеньевых и еще какой-то положенный по пионерскому регламенту актив.

Когда процедура закончилась и все потянулись на ужин, наш вожатый Слава Сердечкин вдруг остановился, хлопнул себя по лбу и воскликнул:

— А про флагового-то мы забыли!

Тут он схватил меня за руку, а я был ближе всех, и с облегчением сказал:

— Вот ты-то им и будешь!

Я оторопел. Отряд уже скрылся за углом столовой, а мне все никак не верилось, что Слава сказал это на полном серьезе. Меня? Назначили? Да еще флаговым?

Ведь нет ничего лучше и почетнее, чем быть флаговым. Кто-то может возразить, что самое почетное — быть знаменосцем дружины, одно знамя чего стоит, оно большое, тяжелое, с желтыми кистями, когда его на торжественной линейке проносят, гимн играет, у знаменосца два ассистента с красивыми алыми лентами через плечо. Но торжественных линеек — раз, два и обчелся. Открытие смены, закрытие, ну иногда еще одна внеплановая случается. А флаговый — он дважды в день со своим флажком на каждой утренней и вечерней линейке должен присутствовать. И не просто, а самым первым стоять, во главе отряда, и даже на полшага впереди шеренги. При команде «равняйсь» — флажок наклонять, при команде «смирно» — вздымать его вверх, при команде «вольно» — опускать к ноге.

Мне казалось, что я был лучшим флаговым лагеря. Раньше всех забегал за флажком в пионерскую комнату, старался максимально четко и красиво выполнять все команды и даже выпросил наждачную шкурку в кружке «Умелые руки», час полировал древко флага, чтобы оно стало гладким и приятным на ощупь.

Прошла половина смены, может, чуть больше, и в один из дней, после завтрака, на стадионе, в торжественной обстановке состоялся смотр строя и песни. Это событие традиционно считалось в «Орленке» наиважнейшим и находилось под личным патронажем начальника лагеря товарища Каютова. Товарищ Каютов вообще любил все такое — настоящее, правильное. Чтобы все дети в галстуках ходили и белых рубашках, чтобы салют отдавали, чтобы из репродукторов с утра до вечера песни пионерские.