— Вы говорите об убийстве Карима Эль-Холти?

— Да, именно. И его слуги. Это так, принцесса!

— Что вам об этом известно? — с неожиданной горячностью едва ли не выкрикнула она.

— То, что происходило на самом деле. Адальбер к тому времени уже два или три дня гостил в доме этого молодого человека. В тот вечер они сели за стол, собираясь поужинать, как вдруг, подобно порыву ветра, там появилась мадемуазель Хайюн. Она стала умолять господина Эль-Холти, с которым ее, казалось, связывала, я бы сказала... большая любовь, немедленно бежать вместе с ней. Она уверяла, что необходимо воспользоваться отсутствием вашего брата Али, мадам, с которым она якобы была помолвлена насильно, чтобы покинуть страну. О, ей не пришлось его долго упрашивать, господин Эль-Холти и не думал возражать, но в этот момент во двор виллы ворвалось не меньше десяти нубийцев, которые закололи молодого человека и его слугу и унесли отчаянно сопротивлявшуюся Салиму.

— А ваш друг так ничего и не предпринял, чтобы прийти на помощь своему гостеприимному хозяину?

— Драма разыгралась во внутреннем дворе, а он находился в столовой. Он погасил там свет, чтобы не помешать своей бестактностью двоим влюбленным, и наблюдал за происходящим. События разворачивались с головокружительной быстротой, и он просто не успел прийти на помощь. Эти разбойники втолкнули мадемуазель Хайюн в машину и унеслись прочь. Вот и весь рассказ, мадам! Самое ужасное состоит в том, что начальник полиции не желает в это верить и явно задался целью выставить убийцей нашего бедного Адальбера!

— Это ограниченный болван, который любит только деньги... и фисташки! — с горькой иронией подтвердила Шакияр. — Но почему вы думаете, что я могу вам помочь?

— Потому что вы тоже замешаны в этом деле! — отрезала тетушка Амели, глядя ей прямо в глаза. — Салима говорила, что именно вы советовали ей немедленно воспользоваться отсутствием вашего брата, чтобы сбежать со своим возлюбленным.

— Это слова вашего друга?

— Разумеется! Зачем ему что-то скрывать? Если бы этот Кейтун был честным полицейским, он бы уже явился сюда и просил бы вас подтвердить это показание.

Принцесса отвернулась. Ее взгляд блуждал в глубине сада, губы изогнулись в презрительной усмешке:

— Он не посмеет! Что еще известно?

— Последнюю новость мы узнали в полдень: Карим Эль-Холти скончался от ран. Однако его слуга все еще борется за жизнь, и я молю бога, чтобы выжил хотя бы он! И все же не только он один может рассказать нам правду. Есть еще и мадемуазель Хайюн, и именно об этом я и пришла просить вас, принцесса. Она была свидетелем драмы и, как я полагаю, сейчас находится здесь...

— Здесь? Но почему вы так думаете?

— Самая элементарная логика: принц Али увез силой ту, которую, должно быть, считает своей собственностью...

Глаза Шакияр наполнились слезами, голос задрожал:

— И вы считаете, это я... я послала Салиму в эту западню? Мою Салиму? О, как это бесчеловечно!

— Простите меня. Но Адальбер слышал... Мадам! Что с вами?

Шакияр упала на диван, содрогаясь в рыданиях, таких безутешных, что было очевидно, что она по-настоящему страдает. Госпожа де Соммьер воззрилась на нее с удивлением, не зная, что сказать. И вдруг она заметила, что шелковый шарф, которым та обмотала шею и грудь, соскользнул, и на красивой еще коже принцессы стали видны синяки и даже царапина. Шакияр мучили! Сделав такой вывод, госпожа де Соммьер отказалась от мысли позвать слугу, чтобы тот в свою очередь вызвал горничную. Сняв свою широкополую шляпу и нахлобучив ее на голову бронзовому тигру, растянувшемуся на комоде, маркиза опустилась на колени у дивана. И услышала, как Шакияр шепчет что-то непонятное на арабском языке.

— Мадам! Принцесса! — умоляла она, пытаясь приподнять Шакияр. — Прошу вас, говорите! Я ужасно сожалею, что вызвала такое горе! Я вижу, что вы страдаете, но не могу понять, как помочь вам. Ведь не вы советовали Салиме бежать с возлюбленным, да?

Прошло какое-то время, прежде чем она разобрала едва слышное «я» и даже решила было, что ошиблась, поэтому стала спрашивать снова:

— Думая, что ваш брат в отъезде, вы хотели, чтобы она воспользовалась этим и оказалась бы как можно дальше отсюда и от этого будущего замужества, которое было бы ужасным, раз Салима была к нему не расположена... но господин Ассуари на самом деле никуда не уезжал?

Шакияр выпрямилась и обратила к мадам де Соммьер такое измученное лицо, что маркиза позабыла о всякой осторожности. А бывшая королева, не в силах вынести страшного горя, судя по всему, захотела довериться этой незнакомке, чье строгое лицо сейчас было преисполнено неподдельным сочувствием:

— Он уехал, но не дальше Ком Омбо[67]... Расставил ловушку, и я... с преступной беззаботностью в нее угодила! А ведь я его так хорошо знаю! Я всегда потакала его амбициям, поддерживала его в самых безумных начинаниях, потому что я им гордилась. Он так умен! Гораздо умнее меня!

Эти три слова были наполнены таким самоуничижением, что они растрогали госпожу де Соммьер сильнее всяких слез:

— Не унижайте себя! Разве можно заподозрить в недостойных поступках того, кого любишь!

— Я должна была уже давно все понять, когда он вынудил Салиму согласиться на помолвку. Я и не подозревала, что он способен... влюбиться в нее всерьез. Может быть, из-за разницы в возрасте или оттого, что сама она никогда не проявляла по отношению к нему ничего, кроме тихой привязанности, особенно когда она, уже заканчивая свое обучение в Англии, всерьез увлеклась египтологией. Со стороны Салимы не было ничего похожего на всепоглощающую страсть, которая завладела моим братом, когда девушка вернулась в Египет около полугода назад, как раз перед тем, как встретиться с вашим другом. Али тогда не подал виду. Даже поддерживал ее в исследованиях. И советовал сблизиться с дедом.

— Вы заговорили об Ибрагим-бее. Почему она не останавливалась у него, когда приезжала в Асуан?

— Это был необыкновенный человек, но, к сожалению, так и не оправился после смерти единственного сына. Он вел почти что монашескую жизнь. Но я думаю, он все-таки любил внучку, хотя и с некоторой долей снисходительности, как часто бывает у египтян.

Маркизе невольно подумалось, что великий человек был все-таки довольно непоследовательным, ведь, по словам Альдо, он, казалось, сожалел, что единственный член его семьи так тянется к принцу и принцессе с Элефантины, но она сочла за лучшее придержать эту мысль при себе. Ведь можно было узнать еще столько полезного благодаря минутной слабости принцессы: сейчас эта женщина совершенно неожиданно рассказывала ей о самом сокровенном. Как же она, должно быть, страдала, гордячка, если дошла до такого состояния! Как мучительно было для нее хранить все в тайне, не имея возможности хоть с кем-нибудь поделиться!

Госпожа де Соммьер коснулась синяка на шее Шакияр: