И я до сих пор помню, что у товарища Молотова день рождения 9 марта, и когда Иосифа Виссарионовича хоронили, то Вячеслав Михайлович очень заикался.

Но больше всего всем понравилась речь Лаврентия Павловича.

– Ну, хочешь, – с видом заговорщика хитро улыбается мне Цивинский, – ну, хочешь, покажу фокус?

Я говорю:

– Ну, покажи.

Он говорит:

– Засунь руку в карман.

Я засмеялся:

– Ну, и что?

Он говорит:

– Да не к себе. – И тоже засмеялся.

Засунул – а у него в кармане пиписька.

А после уроков меня всегда ожидает гоголь-моголь; и вот его рецепт.

К двум желткам (белок сразу же отделяется) насыпать три столовые ложки сахарного песку и взбалтывать, покамест не загустеет. Добавить четыре чайные ложки какао «Золотой ярлык» и, продолжая взбалтывать, следить за изменением цвета. И, постепенно превращаясь из желтого в шоколадный, он в результате приобретает пепельный оттенок.

И даже существует специальная кружечка. Кружечка для Толюна.

Мама возвращается из академии и, сняв полковничий китель, принимает Дуняшину работу. Сначала надевает очки и проверяет ее на цвет. Потом при помощи ложки – стекает или не стекает – на плотность. И, наконец, взяв контрольную пробу, оценивает на вкус.

После чего кружечка ставится на клеенку и ждет появления своего хозяина.

Я опоздал с гуляния на четыре с половиной часа, и сейчас папа будет меня пороть. Накнокав уважительную причину, я пытаюсь папу разжалобить.

– Ждал, – говорю, – лифт.

1

Пенальти поручили Бабону. Андрюша отсчитывает одиннадцать метров, а Колька Лахтиков, который наблюдает за ходом поединка в щель, уже на стреме.

Бабон вразвалочку разбегается – и мяч летит выше забора. Тот, что стоял в воротах, бросается к забору и подпрыгивает. Ухватившись за край, подтягивается и перекидывает ногу. Верхом на заборе поворачивается и смотрит на своего капитана-очкарика. Колька уже далеко.

Очкарик близоруко щурится и, поправив очки, подходит к нашему капитану Андрюше. Уставившись на хвостик берета, Андрюша его тупо разглядывает.

– Н-ну, ты, – мужественно начинает очкарик, – с-с-ска-ка-жи с-своим, что-то-бы н-не-е-медленно…

Андрюша не дает очкарику договорить и делает короткий взмах…

Очкарик все ищет свои очки, а мы уже выбегаем из парка и победителями приближаемся к подворотне. Возле помойки с мячом под мышкой нас ожидает Колька Лахтиков. Колька улыбается.

А возле Андрюши крутится маленький Валерик по прозвищу Петушок. На Валерике аккуратный вельветовый костюмчик, и Валерик все крутится вокруг Андрюши и приговаривает:

– Андрюш, а, Андрюш… А как ты его, Андрюша, а?..

2

Куда-то укатился Татушин – он сегодня у меня в дубле. У Татушина травма. Завтра поеду на тренировку в Тарасовку и узнаю: а вдруг уже выздоровел? Послезавтра на «Динамо» игра.

Я играю в футбол на столе. Сам с собой. Но все равно «Спартак» – «Торпедо». А бью, как на бильярде, по очереди. Каждый мой футболист – пуговица.

Те, что гоняют в поле, – от пиджака или от пижамы. В воротах – от пальто. Мячик – от наволочки. А вместо штанг – спичечные коробки.

Дублеры только что сыграли, и на разминку из раздевалки выходит основной состав. Пока футболисты разминаются, я строю для дублеров график результативности.

3

Вокруг стадиона «Динамо» вдоль забора несколько километров толпы. Играют наши с немцами. А немцы – чемпионы мира.

За забором – с ведерком в руке пацан. Зачерпнет стаканом и через решетку протягивает. Простой воды. И каждый дает ему гривенник.

Еще только четыре утра, но уже духота. Недавно устраивали перекличку. Толпа, хотя и стоит на месте, но все равно растет…

Без четверти шесть хлынут из метро. В восемь прицокает милиция. А билеты начнут давать в десять.

4

Мы решили протыриться. Я вообще-то был против, но Анисим меня убедил. Вокруг арены все с ним носились с контроля на контроль, но на трибуну так и не прорвались.

А билеты Анисим толкнул. По четвертаку. Правда, Бабон потом все отобрал.

Зато наши победили.

На заднем дворе, там, где на газоне вытоптана трава, у каждого свое государство.

У Бабона – Америка. У Двор Иваныча – Аргентина. У Кольки Лахтикова – Африка. И даже у маленького Петушка – целый Китай.

А у меня – ничего. Потому что мой папа – еврей.

– Ну, что, Израиль, – улыбается мне Колька Лахтиков, – не принимают?

И я молчу и все смотрю на перочинный нож. Его передает Бабону Двор Иваныч.

Бабон прицеливается и вонзается острием в Аргентину. Проводит черту и присоединяет часть Аргентины к Америке. Очередь за Петушком.

У Петушка неудача: ножик сначала воткнулся, но потом не удержался и свалился.

Бабушка Лиза говорит, что у моей сестры Наташки папа совсем даже и не папа. И хотя он тоже дядя Гриша, но он все равно русский. Потому что его фамилия Башкиров. А моя фамилия Киновер.

Я говорю Кольке Лахтикову:

– А знаешь, какая моя настоящая фамилия?

Колька смеется:

– Знаю. Твоя настоящая фамилия Перельман. И зовут тебя Моисей Самуилович.

Моисей Самуилович живет на втором этаже, и ему разбили на кухне стекло.

Я говорю:

– Мудак. Моя настоящая фамилия Башкиров.

Ну, все. Сейчас мне что-нибудь отрежут. Какую-нибудь Австралию. Или Испанию. Я даже согласен на Люксембург. И потом я оттяпаю у Петушка часть Китая.

Бабон ко мне поворачивается:

– Иди, сука, сюда!

Я подхожу. Выкатив на меня подбородок, Бабон сощуривается и, как будто я Красная Шапочка, клацает в раззявленной пасти клыками. Такой смешной. А у самого в руке нож.

– Ну, хочешь?! – и так отрывисто замахивается.

Я смотрю на Бабона и молча от него пячусь.

– Ну, хочешь? – опять повторяет Бабон и начинает водить ножом у меня перед носом. – Ну, хочешь, б. дь, отрежу!!!

Я опускаю голову и продолжаю молчать.

– Иди, гнида, гуляй… – сжаливается надо мной Бабон и, так ничего мне и не отрезав, оставляет меня с носом.

Возле витрины я и мой корешок Сема по кличке Горбонос. У Семы белесые брови, прекрасный рыжий чуб и совершенно синие наглые глаза.