в рубашки, пиджаки, куртки и шляпы и обутых в сапоги, снятые с убитых белых. Своими детскими глазами, успевшими уже увидеть самое разнузданное насилие, он смотрел на этот магический мир, населенный магическими людьми, и не испытывал перед ним ужаса. Он был всего-навсего ребенком, чистым, готовым прощать, ему необходимо было любить и быть любимым. Чарли смотрел на этих людей, а потом сделал такое, о чем апачи всегда будут помнить, что вошло у них в легенды и о чем они вновь и вновь рассказывают. Он ударил кулачком себя в грудь и громко крикнул: «Я – Чарли!» Это были первые слова, которые он произнес с момента похищения, простое утверждение самого себя. «Я – Чарли!» Он отвоевывал себе место в этом новом мире, и его имя было единственным, что он сохранил из мира старого. Музыканты перестали играть, смолкли барабаны, флейты и струнные инструменты, музыка растаяла в разреженном горном воздухе. Люди перестали танцевать, все обернулись, чтобы услышать, что говорит мальчик. «Я – Чарли! – вновь крикнул он, колотя себя в грудь. – Чарли! Чарли!»

Некоторые из апачей, Гозо в том числе, уже достаточно времени провели с белоглазыми и немного понимали по-английски.

– Пленный мальчишка хочет, чтобы Люди знали: его зовут Чарли, – сказал Гозо. Толпа передавала это имя из уст в уста. «Чарли». Апачам понравилось, как это звучит. «Чарли», – повторяли они, и некоторые смеялись, так им нравился вкус этого имени на языке. «Чарли, Чарли, Чарли».

Вновь заиграли музыканты, люди вернулись к танцу. Маленький Чарли Маккомас тоже стал танцевать – высокий, рыжеволосый, белокожий мальчик танцевал у мерцающего костра в апачском поселке, спрятанном от чужих глаз в самом сердце Сьерра-Мадре, танцевал среди темнокожих, диких, древних людей, танцевал под звездами.

Жена белого апача вошла в вигвам и резко, визгливым голосом что-то сказала мне. Это была крепко сбитая, грудастая женщина с широким лицом, высокими скулами, глубоко посаженными карими глазами. Держалась она очень властно.

– Что ей нужно? – спросила я.

– Она желает, чтобы белая рабыня собрала дрова для костра, – перевел Джозеф.

– Скажите ей, что у меня есть имя, – сказала я. – Это имя Маргарет. И я не ее рабыня.

– Ваше имя ее не интересует, – сказал Джозеф. – Может быть, вы предпочитаете быть рабыней Индио Хуана?

– Вот, значит, как?

– Да, так, – сказал Джозеф. – Чарли защитил вас только потому, что внучка его попросила. Но если вы ему не угодите или его жене, он выставит вас вон. Вы станете собственностью первого, кто пожелает. И если это будет Индио Хуан, Чарли больше не станет за вас вступаться.

– Ясно, – с казала я. Сделать выбор было нетрудно. – Ну, значит, надо идти собирать дрова.

Вслед за женщиной я вышла из вигвама, девочка шла за мной. У колыбельки я остановилась, чтобы пощекотать щечку младенца – это было на удивление красивое и милое существо. Он улыбнулся во весь рот и загугукал, и это немного скрасило резкость его матери.

– Если твоя мать – дочь Чарли, то кто же эта женщина? – спросила я девочку. – О на на вид не настолько стара, чтобы быть твоей бабушкой.

– Это третья жена Чарли, – ответила девочка. – Мужчин у нас осталось так мало, что Чарли и другие берут по много жен, чтобы появилось как можно больше детей-индехов. – Девочке, казалось, было решительно невдомек, что этот белый человек вряд ли годится для воспроизведения чистокровного апачского населения.

Думаю, девочку послали со мной на сбор дров не потому, что боялись, что я попытаюсь бежать, а чтобы она показала мне, где лучше всего их собирать и как это делать. Задача оказалась не такой уж простой. Ветви следовало очищать от листьев и связывать между собой кожаными ремнями. На конце ремней имелась петля, которую нужно надевать на лоб, чтобы распределить вес на шею и плечи и таким образом переносить довольно тяжелый груз достаточно далеко… Что может быть лучше для профессионального этнографа – за совсем короткое время я сделалась не только рабыней, но и вьючным животным. Довольно-таки изнурительная работа, а ведь я так и не отдохнула после злоключений последних суток.

Когда мы вернулись с грузом дров, жена Чарли – я уже знала, что ее зовут Иштон, – жарила над очагом кусок мяса и мешала в горшке какое-то варево. Чарли и Джозеф успели сходить к ручью и хотя бы частично смыть с себя следы вчерашнего похмелья и теперь сидели у огня, как и слепая Сики. Мы тоже сели. Иштон вручила всем по порции мяса и каких-то корнеплодов на оловянных тарелках – всем, кроме меня. Дружно не обращая на меня внимания, они начали есть.

– Жены не обслуживают рабынь, – пояснил Джозеф. – Вам следует подождать и самой взять еду, когда остальные закончат… если что-нибудь останется.

Девочка, однако, пожалела меня, наполнила тарелку едой и протянула мне. Пока мы ели, к костру подошел еще один мужчина. Ему явно было что сообщить, но он вежливо подождал, пока его не пригласили сесть и не предложили порцию. Потом он начал говорить.

– Что происходит, Джозеф? – спросила я.

– Они обнаружили, что мой внук и остальные сбежали, – сказал он.

– Скажите Чарли, что сюда направляется большая экспедиция американцев и мексиканских солдат, – попросила я. – О ни хотят только освободить сына Хуэрты. Апачи могли бы встретить их на полпути и отдать мальчика. Тогда экспедиции незачем будет приходить в поселок.

Я заметила, что, пока я говорила, Чарли внимательно смотрел на меня, и подумала: возможно, он все-таки кое-что понимает по-английски. Когда Джозеф закончил переводить мои слова, Чарли что-то сказал девочке, после чего она встала и поспешно куда-то ушла.

Я обратилась к Чарли по-испански:

– Отец мальчика хочет получить назад своего сына, – с казала я. – И это все. Маленькие мальчики должны жить с своих семьях. Вы помните, как это было? Recuerda usted соmо era? – Я повернулась к Джозефу: – Что сталось с тем мальчиком?

– Он стал одним из нас. Сами можете убедиться.

– Но он – не один из вас. – Я взяла Чарли за запястье и повернула его руку, так чтобы была видна белая кожа внутренней поверхности. Он сердито посмотрел на меня. Я вытянула свою руку рядом с его. – С мотрите, вы – о дин из нас. Usted es соmоyo. Usted es un hombre bianco. Вы – как я. Вы – белый человек.

– Цвет кожи не имеет значения, – возразил Джозеф. – Он – индех.

А теперь, маленький братец, я расскажу вам конец истории Чарли и Джозефа, собранной мной по крупицам за эти странные дни, проведенные