Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никогда за всю свою жизнь Гозо так и не смог забыть, как смотрела на него девочка, висевшая на мясном крюке в амбаре, а снаружи бойко пели птицы и стоял чудесный прохладный весенний день. В ее взгляде был не только ужас от пережитого в последние часы зверства, но память о столетиями длившихся войнах между расами, между их попранными богами, позволившими взрослым мужчинам истязать детей врагов. Ее взгляд был спокойным и суровым, она смотрела на Гозо с… жалостью. С прощением. И она улыбнулась и протянула к Гозо руки, как бы прося освободить ее. Гозо снял девочку с крюка и посадил перед собой на лошадь. И когда он сделал это, она нежно обвила тонкими руками его шею и умерла.
Гозо со своими разведчиками преследовал беглецов далеко на юг, пересек мексиканскую границу. Он привел армию в свою древнюю страну, страну, где он родился и провел юность, на равнины, в прерии предгорий Синих гор, Сьерра-Мадре, огромного горного массива, тяжело изморщинившего землю, пересекаемого каньонами и арройо, прорезанного широкими тенистыми долинами, на эту обширную девственную землю, что живет вечно, как волны в штормовом море.
Уже в Мексике от некоторых беглецов, что приходили поодиночке в лагерь сдаваться, Гозо услышал, будто горстка Людей убежала дальше на юг, в горы, что некоторые из тех, кто не сдался три года назад, основали новые поселки в местах, не известных Гозо и другим разведчикам, на территории мирного племени тарамухаре, на диковинной пустынной земле, где огромные зеленые птицы говорят человеческими голосами. Не раз слышал он, что там видели его бывшую жену и двоих детей, что она взяла себе нового мужа. Слышал он, будто и маленький Чарли Маккомас жив. Но сколько бы он ни наводил справки, слухи достоверно не подтверждались, и, поскольку беглецы люто ненавидели разведчиков, он решил, что все это – пустая болтовня мстительных душонок, желавших, чтобы он терзался тем, что семья отлично обходится без него.
А продолжение истории вы, Недди, уже знаете. Вскоре после этого, летом 1886 года разведчик Гозо вместе с делегацией Чиуауа и апачей Теплого ключа отправился в Вашингтон на встречу с Большим Белым Отцом, чтобы обсудить возможность создания резервации в их родных краях. Но вместо обсуждения их посадили в форт Мэрион во Флориде и держали там в заключении как военнопленных вместе с Джеронимо и его людьми и некоторым количеством чиуауа – мужчинами, женщинами и детьми, которых доставили туда из резервации Сан-Карлос в Аризоне. Менее чем через год, весной 1887-го, правительство перевело апачей в казармы Маунт-Вернон, штат Алабама, в бывший армейский форт, расположенный в болотах Мобайл-бэй. Но уроженцы гор и пустынь не выносили жаркого и влажного климата Флориды и Алабамы. Дети умирали от укусов москитов, и к 1894 году больше половины чиуауа выкосили малярия, дизентерия и туберкулез.
Иные угасали просто от тоски по родине и крушения надежд.
В том году правительство перевело Гозо и остатки выживших в Форт-Силл, в штате Оклахома, в военную резервацию, где уже жили индейцы вичита, кайова и команчи и где чиуауа предоставили дома и клочки земли, чтобы кормиться. Но только в 1913-м, через двадцать семь лет после сдачи, Джозефу Вейлору – это новое имя дали ему те, кто держал его в плену, – разрешили вернуться в родные земли или по крайней мере поселиться к ним поближе – в резервации апачей Москалеро, в штате Нью-Мексико.
Девочка вернулась к костру, пылавшему перед вигвамом белого апача, и привела с собой мальчика. Без всяких объяснений я поняла, что это и был Джералдо Хуэрта. Стройный и гибкий, со светлой кожей и тонкими чертами лица. Чарли заговорил с ним по-апачски, мальчик ответил. Антрополог во мне поиронизировал над тем, что американец и мексиканец говорят на общем языке, и язык этот – апачский.
А мне по-испански Чарли сказал:
– Он не хочет возвращаться к мексиканцам. Es uno de nosotros. Es Apache ahora. Он – один из нас. Он уже апач. Если хотите, можете спросить его сами.
– Здравствуй, Джералдо, – сказала я. – He encontrado a tu padre. Я знаю твоего отца. Он скучает по тебе. Я собираюсь отвезти тебя к нему, домой.
Мальчик неуверенно посмотрел на Чарли.
– Он не помнит своего мексиканского отца, – проговорил белый апач. – Это, – он широким жестом обвел поселок, – это все, что он знает.
– Отпустите его, – сказала я Чарли. – Дайте ему шанс, которого не было у вас. Прожить жизнь, для которой он рожден. Жизнь, которую вы у него украли. Жизнь, которую у вас самого украл Гозо.
– Я не захватывал мальчишку, – возразил Чарли. – Он не мой, не мне его и отдавать.
– Если вы выдадите его, вам позволят и дальше жить здесь, как вы жили все эти годы, – настаивала я. – Если нет, вы и ваши люди будете уничтожены. Таков выбор.
Чарли долго смотрел на меня. Бледно-голубые, глубоко посаженные под нависшими бровями глаза свидетельствовали о том, что пережить ему довелось немало, а длинные, очень светлые ресницы придавали лицу довольно осмысленное выражение. В глазах светился живой ум, это было совершенно ясно, я видела, как он взвешивает разные варианты. Но в то же время в его взгляде была явная неприязнь, отвращение и даже ненависть. Белого апача научили ненавидеть белых.
– Если наш поселок обнаружат, свободно жить нам не дадут, – сказал он. – Даже если мы отдадим мальчика. Это мы очень хорошо знаем.
– Откуда знаете?
– Мы мирно жили здесь долгое время, – проговорил он. – Но сейчас мексиканское правительство вновь назначило вознаграждение за скальпы апачей. Охотники за этими наградами очень жадные, они убивают и скальпируют наших соседей с юга, тарамухаре, а они – миролюбивые люди и не носят оружия. Мексиканцы не разбирают, чьи это волосы – апачей или тарамухаре. А некоторые убивают даже своих, если волосы жертвы достаточно густые и темные, – Чарли криво улыбнулся. – Обратите внимание: мексиканские крестьяне теперь все стригутся очень коротко, чтобы не
