– Сколько еще в запасе? – спросил Пец.

– По четверти миллиона вольт на нижних каскадах, чуть поменьше – на верхних. – Корнев взглянул на него и астрофизика. – Попробуем? Есть что-нибудь обнадеживающее, доцент?

Речь шла о втором пункте программы: попытаться приблизиться к какой-нибудь звезде до различения ее диска в телескоп.

– Мм… сейчас-сейчас… – Астрофизик приник к окуляру, отсчитывал деления.

– Вот эта наискось идет к нам, но… ей еще надо двигаться к нашему, извините за выражение, «перикабинию» тысяч двенадцать лет. В пересчете на наш уровень поменьше, с тысячу.

– Тоже многовато, – сказал директор.

– Теперь для нас это не проблема, – кинул Александр Иванович. – Отступим на семь порядков во времени, через минуту вернемся.

– Только не промахнитесь, упустим, – сказал Любарский.

Повороты ручек на пульте… – и звездное небо свернулось в галактику, она удалилась, играя струйками звезд-штрихов, меняясь в очертаниях. Рукава вихря приближались к ядру, вытягивались вокруг него все более полого, касательно – и вот замкнулись в эллипс. Через две минуты Корнев тронул реостаты: галактика надвинулась, замедлила вращение, разделилась на звезды и темноту.

– Вот! – торжествующе сказал Варфоломей Дормидонтович. – Первая после Солнца!

В защищенном фильтрами окуляре телескопа виден был белый шарик. Шарик вращался, края его слегка колебались; по диску проходила рябь глобул. На левом краю возник огненный гейзер-протуберанец.

– Эх… нестабильно все-таки, нечетко, – жадно сказал астрофизик.

Валерьян Вениаминович смотрел на экраны, где плясала си-

не-белая горошина, без подробностей, потом взглянул вверх. Над куполом сияла, подавляя своим светом все окрестное, голубая

звезда.

«Как Венера после заката», – подумал он.

Это была первая после Солнца звезда, чей диск увидели люди.

– Есть запас в сотню киловольт, – сказал Корнев. – Придвинемся еще?

– Не вижу смысла: нечетко, шатко, – покачал головой директор. – Возвращаемся.

…И только когда кабина приблизилась к крыше, спохватились, что не включили ни кино-, ни видеокамеры. И в голову никому не пришло!

«Вот они, эмоции-то! – Пец недружелюбно покосился на буровский преобразователь. – Когда-нибудь я эту штуку сломаю…»

VI

Кабина опустилась на крышу, они вышли. Первой к Валерьяну Вениаминовичу подошла жена:

– В чем дело? Что-нибудь испортилось?

И он не сразу сообразил, почему она так решила: по времени крыши они отсутствовали две минуты.

Ястребов приблизился к Корневу:

– Ну, Александр Ива, все в порядке? И что ж оно там наверху?

– Как что? Что и предполагали: галактики, звезды, Вселен-

ная!

Механик недоуменно посмотрел на него, отошел.

Дело было исполнено – самое крупное из всех дел института. Настроение у всех стало легким.

– Послушайте, граждане, – Корнев обнял нос ладонью, исподлобья оглядел стоявших на площадке, – кто кого, собственно, держит канатами: мы Шар или Шар – нас?

– Правильно, Александр Ива, одобряю! – как всегда, с ходу понял идею Ястребов. – Грех не отметить.

– И расслабиться, – сказал Любарский.

– И вздрогнуть, – уточнил Буров.

И они всем штабом двинулись вниз, а оттуда двумя машинами в ресторан при интуристовской гостинице «Stenka Razin». Только Юлия Алексеевна уклонилась, ее подбросили домой.

…Оказывается, уже началось лето. Отцветала сирень в скверах, все улицы были в сочной зелени. И небо, которое они привыкли видеть у себя под ногами, мутно-желтой полосой вокруг зоны, оказывается, было голубым и огромным; в нем сияло, склоняясь к закату, жаркое неискаженное солнце. По тротуарам и бульварным аллеям шли загорелые люди; женщины были в легких платьях. Ветерок шевелил их волосы, ткани одежд, листья деревьев, воду в реке – ветерок! Они и не думали, что по нему можно так соскучиться.

Они были похожи на сошедших на берег после долгого плавания моряков – после полярного плавания, стоило бы уточнить, взглянув на их бледные лица. В ресторане все как-то сначала застеснялись блистающего великолепия сервизов, белых скатертей, сюрреалистического мозаичного орнамента вдоль глухой стены, величественных официанток.

– Ну, граждане, одичали мы, надо скорей поддать, – сказал Корнев. – Шесть бутылок коньяку, девушка, да получше. И все прочее соответственно.

И официантка сразу будто осветилась изнутри от доброжелательности.

И верно, когда поддали, закусили, еще поддали – захорошели, освоились, отошли.

Коньяк был отличный, едва вкусна, жизнь великолепна – ибо они создали и победили!

– «И внял я неба содроганье!..» – возглашал, подняв на вилке ломоть осетрины, порозовевший Любарский. И тут же, сменив тему, напал на Корнева: – Между прочим, драгоценнейший Александр ибн Иванович, тот маневр-отступление не понадобился бы, если бы послушались меня и сразу установили отклоняющие электроды. Тогда бы наша «полевая труба» изгибалась и достигала намеченного объекта сразу!.. А если сверху пристроить еще каскад электродов – на предмет образования ими «пространственных линз»… – он сделал паузу, поглядел на всех со значением, – то и видели бы мы все куда четче и крупней!

– Вот народ, вот люди! – весело качал головой главный инженер и наполнял рюмки. – Не успели одно сделать… и ведь какое одно! – им уже мало, подавай другое. Дайте срок, Бармалеич, сделаем отклоняющие и эти… кхе-гм! – на предмет «пространственных». Толюнчик, а? Буров? Сделаем?

Те поднимали рюмки, обещали.

– А что… – мечтательно щурился Буров, – раз там звезды, то при них должны быть и планеты. А на планетах и цивилизации, а?

– За контакт с братьями и сестрами по разуму! – возглашал быстро хмелеющий Любарский.

– Нет, но как же вы запись не включили?! – возмущался, отодвинув рюмку, Анатолий Андреевич. – Сами поглядели – и все. Эгоисты!

– Забыли, – горячо говорил Корнев, – просто затмение нашло. Да не огорчайся, Толюнчик, нашел из-за чего! Еще наглядишься и наснимаешь, сколько захочешь.

– Нет, но самое-то первое… это же история!

Выпили и за историю.

– Валерьян Вениами… – склонился на другом краю стола к директору раскрасневшийся Ястребов, – а помните, как вы меня с кабелем завернули? Как мне было стыдно, ой-ой! С тех пор, не поверите, гвоздя ржавого не тронул.

– Что ж, это хорошо, – похвалил его раскрасневшийся

Пец.

– Валерьян Вениами… – наклонился еще ближе механик. – Хоть вы мне скажите: что там такое наверху? Александра Иваныча спросил, так он какую-то, я извиняюсь, несуразицу сплел: звезды, говорит, галактики…