своей голове. Я увидела их в окне чердака. Увидела руку моей мамы на оконном стекле. Я открыла глаза, уставившись на свою руку на стене. Жара усиливалась, пар лишал меня дыхания. Мне было интересно, что они чувствовали в этот момент... интересно, что они видели, глядя на меня, стоящего на траве, наблюдающего, как огонь поднимается все выше и выше, лижет их ноги.

И я задавался вопросом, что произошло до того, как я попал туда. Я никогда не знал, как это произошло. Я никогда не знал, видели ли они своих убийц. Я никогда не знал, появились ли люди в остроконечных капюшонах у их дверей, чтобы вынести им приговор.

Мое тело затряслось, не в силах выносить температуру. Я ахнул и резко нажал на кнопку, чтобы охладиться. Мой лоб ударился о плитку, и я зажмурился.

Наконец, я позволил себе задать вопрос, который всегда таился в моей голове, но который я никогда не позволял себе задавать. Я задавался вопросом, считали ли они, что это того стоит. Задавался вопросом, стою ли я того. Было ли то, что они были со мной, сожалением. Для фанатиков, которые нападали на них ежедневно, это был не просто тот факт, что они влюбились и поклялись быть всем друг для друга. Это был тот факт, что они создали меня.

Я был той мерзостью, которая так сильно оскорбила членов Ку-клукс-клана в Луизиане, что они проигнорировали установку горящих крестов на земле моих родителей, вместо этого подожгли их и их дом, убив их любовь и всякое счастье, на которое я осмеливался надеяться когда-нибудь.

Я не был уверен, как долго я простоял под струей. Я вышел и вытерся. Я надел свои боксеры и вышел из ванной. Шторы в комнате Ковбоя были задернуты. Я услышал звук плача прежде, чем увидел их. Ковбой лежал на кровати, держа Сию в своих объятиях, пока она разваливалась. Из ее рта вырывались рыдания. Она была одета в ночную рубашку. Ковбой тоже был в своих боксерах. Он увидел меня в дверном проеме.

«Мы измотаны. Решили лечь спать и подождать тебя. Думали, что сможем поспать». Он вытер глаза Сии. Она повернулась ко мне, глаза покраснели, а лицо испещрено печалью. «Но она не может простить себя», — объяснил Ковбой. Я наблюдал, как лицо Сии сморщилось, и она повернула голову обратно к мускулистой груди Ковбоя. Ее рыдания стали громче. Семьям Клары и Мишель сказали, что они умерли. Не правда, конечно. Полицейским заплатили за эту роскошь. Но, по крайней мере, они знали, что они ушли. Похороны состоятся. Любимые смогут двигаться дальше.

Я застыла в дверях. Сиа чувствовала себя лучше с Ковбоем. Он всегда знал, что сказать. Он был хорош для нее... Он был предназначен для нее. Теперь я это поняла. Я проигнорировала порез на груди, нанесенный моей решимостью.

Я собирался повернуться и уйти, когда Ковбой сказал: «Вэл. Мы нужны ей».

Если я собирался куда-то пойти, то все было разнесено в клочья, когда Сиа, все еще уткнувшись головой в грудь Обина, протянула мне руку. Я уставился на ее пальцы — дрожащие, трясущиеся... тянущиеся ко мне.

Привязанный к ее потребности, я обнаружил себя идущим к кровати и забирающимся рядом с ними. Я лег на подушку и закрыл глаза, выдыхая, когда Сия обхватила меня руками. И я держался. Я обхватил ее руками и, черт возьми, держался.

«Это не твоя вина», — пробормотал я. Сиа заплакала сильнее. Я представил ее подругу в своей голове. Проблеск того, что случилось бы, если бы Сиа не выбралась. Моя рука скользнула под ее ночную рубашку, чтобы прижать ее шрам, остатки кислотного ожога, который был ее первоначальным наказанием. Я держал ее так крепко, что боялся, что она не сможет дышать. Моя рука двинулась на север, к самой свежей ране. Но я удержал себя от того, чтобы прикоснуться к ней. Моя рука замерла. Рука Ковбоя легла поверх моей. Ублюдок пытался остановить нас обоих от распада. Или, может быть, ему на самом деле тоже нужно было утешение. Он так хорошо заботился обо мне, что я не был уверен, была ли я когда-либо по-настоящему рядом с ним.

Еще одна вещь, которую я облажался.

Крики Сии улетучились, пока я не подумал, что она уснула. Я закрыл глаза, услышав дыхание Ковбоя рядом со мной. Сия переместилась, пока не оказалась между нами. Одна рука на моей груди, другая на Обине. Центр нас обоих. Солнце для нашей гребаной Земли и Луны. Затем ее рука переместилась, и в полной тишине, которая опустилась на комнату, она прошептала: «Займись со мной любовью». Я затаил дыхание. Сия не двинулась, чтобы посмотреть ни на одного из нас. «Вы оба. Вместе. Просто... заставьте меня почувствовать что-то еще, кроме... этого ...» Ее голос сорвался на последнем слове и забрал мое гребаное сердце с собой.

Ковбой первым двинулся. На этот раз он не говорил. Я наблюдал, как мой лучший друг перекатился на локтях, глядя на Сию с выражением, которого я раньше не видел на его лице. Этот чертов взгляд... это был тот, который я тоже носил, когда смотрел на нее.

Она зарылась в нас. Становясь частью нас, как и мы были друг для друга. Не было никаких подмигиваний или глупых ухмылок, когда он смотрел на нее сверху вниз. С лицом, покрытым синяками и полным заживающих порезов, он откинул волосы с ее лица и наклонился. Он поцеловал ее. Трахая один поцелуй за другим, скользя рукой в ее волосы. Мое сердце, черт возьми, забилось быстрее, пока я смотрел, рука Сии начала двигаться на моей груди. Всегда соединяя нас, никогда никого не оставляя, рука или рот всегда уверяли друг друга, что мы все вместе в этом.

Не в силах оставаться в стороне, я повернулся к ней спиной и поцеловал ее в шею. Я закрыл глаза и спустился вниз, избегая ее раны... избегая насмешки, которая бы смотрела в ответ. Сия всхлипнула, когда мои губы коснулись ее покрытой шрамами кожи. Я провел рукой по любой части, к которой мои губы не прикасались. «Идеально», — прошептал я. Сия вздрогнула, когда это слово сорвалось с моих губ.

Я целовал ее позвоночник, пока не достиг ее плеча. Вырвавшись из рта Обина, Сия повернула голову, и я сомкнул свои губы вокруг ее губ. Она застонала мне в рот, ее кожа начала нагреваться. Я почувствовал, как Обин снимает бретельки ее ночной рубашки.