Король Вильям сидел в Фалезской тюрьме с тех самых пор, как в июле король привез его сюда. Знатнейшим людям его королевства позволялось свободно посещать его, и по их совету в начале декабря он полностью и безоговорочно признал над собой власть английского короля:

«Это соглашение, которое Вильям, король Шотландии, подписал со своим господином Генрихом, королем Англии, сыном Матильды-императрицы. Вильям, король Шотландии, стал вассалом господина короля против всех людей, от имени Шотландии и всех других своих земель, и принес ему клятву, как своему соверену, как имеют обыкновение делать другие люди. Он совершил также оммаж перед королем Генрихом, его сыном, и поклялся ему в верности, исключая верность господину королю, его отцу…

Графы, бароны и другие люди из страны шотландского короля, от которых господин король пожелает потребовать совершения оммажа против всех людей и клятвы верности ему как своему сюзерену, как имеют обыкновение делать другие люди, должны сделать это для него, а также для его сына, короля Генриха, и его наследников, за исключением верности его отцу, господину королю. Подобным же образом наследники короля Шотландии, его баронов и его людей должны совершить оммаж и поклясться в верности наследникам короля против всех людей».

И наконец, в залог своей верности и в качестве платы за освобождение Вильям пообещал передать Генриху II замки Роксбург, Бервик, Джедбург, Эдинбург и Стирлинг, которые давали ему возможность держать под своим контролем всю Шотландию[295].

Договор с королем Шотландии был ратифицирован в Валонье 8 декабря, а 11 декабря, после того как Вильям передал королю заложников, включая своего брата Дэвида, Генрих II отправил его домой, велев подготовить к сдаче пять обещанных замков[296]. И наконец, из тюрьмы были выпущены графы Честер и Лейстер, и все их земли были им возвращены.

В том году король провел свою Рождественскую курию в Аржантане, и, по-видимому, все его четыре сына там тоже были. Трое старших проиграли, попав в еще большую зависимость от отца. Планы Людовика VII тоже потерпели крах, но он бросил семена в хорошо подготовленную почву, и они скоро дадут всходы.

А королева Элеонора, пока ее муж и сыновья лакомились «мясом восьмидесяти оленей, присланных королю из-за моря», встречала Рождество в своей тюрьме, в замке Солсбери, и это Рождество было очень грустным.

Сразу же после начала 1175 года Генрих II отправился в Анжу, чтобы убедиться, что его замки находятся в надежных руках. Он послал в Пуату Ричарда, который должен был проследить, чтобы бароны этой неуправляемой провинции не устраивали мятежей, а замки, построенные или укрепленные бунтовщиками, были возвращены в то состояние, в котором они пребывали до начала восстания. В знак доверия к сыну он приказал всем бейлифам провинции обеспечить его всем необходимым и передать в его распоряжение войско Пуату.

В конце марта король приехал в Кан и приказал молодому Генриху, находившемуся тогда в Руане, отправиться вместе с ним в Англию. Молодой король тем временем обменивался письмами со своим тестем, и тому удалось убедить его в том, что Генрих II, привезя сына в Англию (здесь Людовик VII ничем не сможет ему помочь), как в свое время королеву Элеонору, бросит его в тюрьму. Людовик VII напомнил ему, что Генрих II во время всеобщего примирения отказался принять его оммаж, хотя своим младшим сыновьям он разрешил это сделать, что свидетельствовало о дурных намерениях отца в отношении его. Французский король мог бы напомнить молодому Генриху и о том, что случилось с архиепископом после того, как король отказался поцеловать его в знак примирения.

Молодой Генрих заявил, что в Англию не поедет. Король посылал ему гонца за гонцом, убеждая ехать, пока, наконец, молодой человек не явился в Буре. Это было 1 апреля: «Он упал на землю у ног господина короля, своего отца, и со слезами на глазах принялся умолять его принять от него оммаж и клятву верности, как принял их от младших сыновей, добавив, что если король откажется принять его оммаж, то это будет означать, что он его не любит».

Генрих принял оммаж старшего сына, а затем, чтобы убедить его в своей любви и показать, что все его опасения напрасны, послал его к Людовику, велев рассказать ему об этом. А пока старший сын был в отъезде, король отправил в Бретань Джефри, приказав уничтожить все замки бунтовщиков, которые они понастроили во время мятежа.

12 апреля, в Святую субботу, из Нормандии вернулся молодой Генрих и присоединился к отцу в Шербуре. Они вместе отметили Пасху. 22 апреля в Кан приехал граф Филипп Фландрский, принявший в Страстную пятницу крест и поклявшийся летом отправиться в Иерусалим. Он помирился со своим кузеном, и они с молодым Генрихом освободили друг друга от обещаний, которыми обменялись во время мятежа. Филипп привез с собой грамоту, которую вручил ему два года назад молодой король, обещавший отдать ему графство Кентское с Дуврским и Рочестерским замками. Эту грамоту, напоминавшую о претензиях молодого Генриха, Филипп отдал королю, получив взамен ее другую, в которой английский король пообещал ему восстановить регулярные выплаты тысячи марок в год, прекращенные во время мятежа. Филипп и оба Генриха расстались в самых лучших отношениях.

Король с сыном и невесткой, принцессой Маргаритой, пересекли пролив, выйдя в море из гавани Барфлёра, и 9 мая, в пятницу, высадились в Портсмуте[297]. Генрих и его сын сделались такими близкими друзьями, что «ежедневно, в назначенное для еды время, питались за одним столом»[298].

В Англии они узнали, что архиепископ Ричард Кентерберийский, которого папа рукоположил в апреле 1174 года, собрал английских епископов на совет, состоявшийся с разрешения короля 18 мая в Вестминстере. Пока епископы находились в Лондоне, Генрих II собрал своих баронов и графов, и они присоединились к ним. В их присутствии он 20 мая поведал, как униженно сын умолял принять от него оммаж и клятву верности. Королю и в голову не пришло, что гордый Генрих II воспримет это как оскорбление. Сидя вместе с сыном перед членами совета, король зачитал им такое письмо:

«Генрих, король, отец короля, приветствует своих верных подданных.

Мой сын, король Генрих, приехал ко мне в Буре и во вторник, предшествовавший Вербному воскресенью… проливая потоки слез и всхлипывая, простерся у моих ног, смиренно умоляя о милосердии и [прося], чтобы я, с отцовской любовью, даровал ему прощение за то, что он сделал до войны, во время войны и после нее.

Он также униженно и со всей преданностью, на которую только способен, умолял меня, чтобы я, его отец и господин, принял от него оммаж и клятву верности, заявив, что никогда не поверит в то, что я забыл о своем негодовании против него, если я не сделаю для него то, что сделал для его братьев, в награду за их терпение и смирение.