в XV, и интерес к медицине, математике, философии и богословию отражает скорее практические и церковные заботы эпохи, чем более широкие интересы гуманистов. Средневековые переводы «не рассматривались как изящная словесность. Они были средством достижения цели». Следует, однако, помнить, что этих же авторов продолжили читать и в Кватроченто, в новых или старых переводах. Просто они были отброшены на задний план с приходом новых учений. В этом смысле между двумя периодами существует преемственность. Прослеживается она и в репертуаре книжности – отдельные рукописи более раннего периода собирались в библиотеки Венеции или Парижа, а библиотека сицилийских королей, вероятно, составляет ядро греческих коллекций Ватикана. Более серьезная проблема состоит в том, чтобы понять, насколько непрерывным было это греческое влияние, учитывая наши отрывочные знания о делах на Юге. За сицилийскими переводчиками XII века непосредственно следуют переводчики при дворах Фридриха II и Манфреда. Не стоит забывать и о пребывании Петрарки при дворе Роберта Неаполитанского в XIV веке, о калабрийском греке, учившем Боккаччо. Эта лакуна в наших знаниях невелика, но заполнить ее пока невозможно.

С точки зрения науки Возрождение XII века было настолько же греческим, насколько и арабским возрождением. Уникальность арабской науки в этот период оказывается не столь заметной из-за переводов, сделанных непосредственно с греческого. Латинский мир получил своего Аристотеля и своего Галена, своего Птолемея и Евклида в основном через эти греко-латинские переводы. Таким образом, многое можно было бы перенять из греческой науки, но по большей части это не было воспринято. Языком науки того времени был арабский. Вся наука Испании и Прованса имела арабские корни. Отчасти это же справедливо и для Южной Италии. Переводы с арабского часто предшествовали переводам с греческого или как минимум были более популярны. Это повышало престиж сопровождавших их арабских комментариев и учебников, некоторые из которых оказали глубокое влияние на европейскую мысль. Арабские переводы лучше расходились. Переводам сопутствовала наука самих арабов, ассимилировавшая и часто превосходившая греческую в медицине и математике, в астрономии, астрологии и, возможно, даже в алхимии. Но это не все: для арабов и евреев Средневековья научные знания были предметом первостепенной важности, и этот дух преданности науке перешел к латинянам, которые соприкоснулись с их ученостью. Вместе с интересом пришел и метод – рационалистический склад ума и экспериментаторский дух. Конечно, они были не чужды древним грекам и их трудам, но их взрастили и уберегли именно в мусульманских странах, через которые те достигли западного христианского мира.

Библиографическая справка

Эта глава в значительной степени основывается на работе C. H. Haskins “Studies in the History of Mediaeval Science” (второе издание, Кембридж, Массачусетс, 1927), особенно на главах 1 и 8, где можно найти полные ссылки на современных авторитетных авторов. См. также статью C. H. Haskins “Arabic Science in Western Europe” в журнале “Isis” за 1925 год, том VII, с. 478–485. В этой статье и в настоящей главе термин «арабский» используется в лингвистическом и культурном, а не в этнографическом смысле.

Глава X. Возрождение науки

(пер. Кирилла Главатских)

Интеллектуальное возрождение XII века особенно отчетливо проявилось в области науки. До 1100 года в Западной Европе она была представлена трудами Исидора и Беды и разрозненными фрагментами римских сочинений. Примерно к 1200 году наука восприняла достижения арабов в области естествознания и философии, переняла знания греков. Столетие, начавшееся около 1125 года, открыло Евклида и Птолемея, математику и астрономию арабов, медицину Галена, Гиппократа и Авиценны, обширный свод аристотелевской мудрости. Кое-что стало известно об арабской и греческой алхимии, многое было позаимствовано из арабской астрологии. Под их влиянием проснулся дух эксперимента, и отныне мы с полной уверенностью можем говорить о возрождении науки. Невозможно ограничить хронологические рамки исключительно XII веком, как в случае с литературным возрождением, и нам придется обращаться к XIII веку, чтобы с большей ясностью обозначить процессы, начавшиеся в предыдущем столетии.

Общую картину научной культуры Средневековья лучше всего отражает самая известная энциклопедия того времени – «Этимологии» Исидора Севильского. Это сочинение, написанное в Испании незадолго до смерти автора в 636 году, быстро получило известность за пределами Пиренеев и вскоре распространилось в нескольких сотнях копий. Как мы уже говорили, это была одна из тех книг, без которой не могла обойтись ни одна уважаемая библиотека. Ее известность подтверждается тем, что на «Этимологии» постоянно ссылались и разбирали их на цитаты. В эпоху, когда все знание стремились представить в сжатой форме, «Этимологии» были популярны из-за их конспективного характера и лаконичности, книжности и наивности, склонности к аллегорическому и мистическому толкованию. Никто не критиковал это сочинение за то, что в центре внимания находятся слова, а не вещи, и что оно сосредоточено прежде всего на их происхождении и определениях. По большей части «Этимологии» основаны на предыдущих энциклопедиях, как и прочие представители этого жанра в другие эпохи. Сохранив отрывки ныне утерянных трудов, они представляют собой одновременно «сплав десяти столетий» и «срез знаний Темных веков». Сам факт, что Исидор был всего лишь компилятором, делает «Этимологии» наиболее репрезентативным источником о средневековом знании по сравнению с более оригинальными произведениями. Брео пишет:

Взгляд человека, жившего в Темные века, на естественное и сверхъестественное и их соотношение в восприятии мира кардинально отличается от представлений современного образованного человека. Мы полагаем, что в основе материального мира лежит некоторый порядок, а существующие явления подчинены законам, на доказательстве которых и основывается научное знание. Конечно, в определенных областях науки до сих пор сохраняется опасность возвращения к догматизму, подобному тому, что преобладал в Средние века по отношению к сверхъестественному. С другой стороны, исчезла уверенность в существовании сверхъестественного мира. Не были выработаны методы его изучения, которые вызывали бы доверие. Любая связанная с ним идея не может претендовать на истинность, если она не согласуется с выводами, сделанными наукой. В этом отношении взгляды Исидора и представления его современников противоположны нашим. Для него существование сверхъестественного мира было очевидным и бесспорным. Относящиеся к нему явления признавались реальными, в то время как фактам, которые подтверждались эмпирически, не придавалось никакого значения. Можно сказать, что вера в сверхъестественное занимала более важное место в сознании средневековых мыслителей, чем вера в законы природы в сознании современного человека, и была подкреплена невероятно сильным и не поддающимся критике догматизмом[185].

Двадцать книг «Этимологий», которые на протяжении многих веков представляли собой сумму человеческих знаний, охватывали семь свободных искусств, медицину и право, церковь и алфавит, людей и животных (самая длинная книга посвящена животным), Землю и Вселенную, политическую и физическую