Но самый сильный удар был нанесен им правительственным указом, которым запрещалось в торговле узкие полотна: «…а паче, государь, — продолжает челобитная, — пришла ныне нам великая тягость и всеконечное разорение, что за указом купецкие люди не покупают у нас узких холстов, и не токмо на подать — и на покупку хлеба взять стало нам ни единой копейки негде»{573}.

Некоторые трафаретные обороты челобитных могут заронить подозрение, что изображаемое в них бедственное положение преувеличено и мрачная картина получилась в результате применения выработанного долгой практикой челобитного стиля. Такое подозрение высказал по крайней мере однажды фельдмаршал, написав в резолюции на приведенной челобитной вощажниковских крестьян: «…челобитную вам сию нехто плут-советовщик писал»{574}. Сомнительно, однако, чтобы сам он приписывал большую роль этому предполагаемому «плуту-советовщику», поскольку имел материал для проверки правдивости крестьянских показаний.

О тех же вощажниковских крестьянах «выборной» Яков Воронов, заменявший тогда приказчика в Вощажниковской волости, в том же году писал ему: «…пришли многие крестьяне во убожество и в государевых доходех и в твоем, государь, оброке стоят непрестанно на правеже, и опасны мы, чтоб те крестьяне врозь не побрели…»{575}.

Как видим, деловое доношение «выборного» рисует положение крестьян едва ли в лучшем свете, чем подвергнутая фельдмаршалом сомнению челобитная. Да и сам фельдмаршал признал — несколько ранее все в том же году — положение, по крайней мере вощажниковских крестьян, тяжелым: не уменьшая оклада, о чем они просили, он рассрочил им уплату «доимки» и сделал им эту, по его словам, «легкость, видя их скудость и великие поборы…»{576}.

Под «великими поборами» фельдмаршал, без сомнения, разумел всякого рода правительственные сборы. Их тяжесть, конечно, была хорошо ему известна, как известны и методы действий правительственных агентов. Казалось бы, частному владельцу приходилось выбирать свою долю уже из того, что оставляло крестьянину государство и сообразоваться с этим положением в своих требованиях к «подданным». Но фельдмаршал — вероятно, не будучи исключением — занимал, скорее, конкурирующее с государством положение в извлечении доходов из своих вотчин. Его крестьяне стояли на правеже одновременно и в государственных и в барских платежах и, надо думать, не только в Вощажникове.

Оклады оброков и повинностей, несмотря на непрерывный рост государственных поборов, оставались неизменными — значит, владелец не хотел поступаться своими интересами. Оклад при всяких обстоятельствах должен быть выполнен. На просьбу молодотудских крестьян «не велеть» за пустые тягла «своего, государь, оброку и столовых припасов править», чтобы им «вконец не разоритца и достальным врозь по миру от голоду не разбрестися», фельдмаршал отвечал резолюцией: «По окладу оброчные всякие столовые припасы брать с них, крестьян, сполна и достальные 600 баранов прислать к Успению дни за неделю», а после разъяснял в указе, что крестьяне сами виноваты, если им приходится платить за беглых, потому что «они, крестьяне, беглых крестьян распустили сами», между тем как должны были смотреть «накрепко», «чтоб крестьяне не бежали»{577}.

Вощажниковским крестьянам он сделал уступку — в пункте о «выводе за девок» резолюцией было разрешено «учинить убавку», но об уменьшении оброка твердо сказано: «…во всем отказать, а впреть не бить челом…». Только в тех случаях, когда на крестьян обрушивалось стихийное бедствие, например пожар, и безнадежность всяких мер была очевидной, фельдмаршал отступал от своего правила: пострадавшие освобождались на год от оброка и получали по одной четверти хлеба из барских житниц{578}.

В резолюции на челобитной вощажниковских крестьян об уменьшении оброка фельдмаршал так объяснял причину своего отказа в просимой льготе: «…обальготить мне вам нельзя: ежели вас обальготить, то разве мне самому скитатца по миру»{579}. Для него «скитатца по миру», вероятно, значило отказаться от той обстановки и того образа жизни, каких требовала, по его понятиям, честь шереметевской фамилии. А фамильная честь, как он ее понимал, была едва ли не самым живым стимулом его собственного поведения.

Итак, имея своим главным назначением обеспечение владельца всякого рода «припасами», шереметевское хозяйство по этой основной своей особенности имело характер натурального. Вместе с тем в силу совершающейся перестройки народного хозяйства в целом оно оказалось в неизбежной связи с рынком и из практики торгового капитала заимствовало чуждый, по существу, для него принцип прибыли, расширяя под его воздействием эксплуатацию земли и крестьян за пределы непосредственных потребностей владельца и вступая, таким образом, на предпринимательский путь.

В своей внутренней структуре шереметевские владения в общем воспроизводили выработанный стариной тип вотчины-государства, но с измененными временем чертами: уже не чувствовалось примитивной эксплуатации, окрашивавшей внутренние отношения вотчины старого времени; место ее заняли контроль и счет, перенесенные из государственной практики, с одной стороны, и «вотчинная законность», отразившая в себе политические вкусы и понятия просвещенного вельможи начала XVIII века, — с другой. Перемены эти происходили параллельно с тем, как владелец вотчины из московского боярина превращался в мальтийского рыцаря и графа.

ИСТОРИЯ/ГЕОГРАФИЯ/ЭТНОГРАФИЯ

В СЕРИИ ВЫШЛИ:

195 Иван Грозный. Двойной портрет

196 Культура домонгольской Руси

197 Илья Шифман. Цезарь Август

196 Наталия Иофан. Культура древней Японии

199 Алексей Казаков. Журналисты и разведка. Рассекреченные документы свидетельствуют

200 Алексей Дживелегов. Очерки итальянского Возрождения

201 Виктор Берлинских. Русь крестьянская. Зримый мир русской деревни

202 Мария Сергеенко. Люди и нравы древней Италии

203 Гибель императора Александра II в материалах следствия и суда, сообщениях прессы и свидетельствах очевидцев

204 Вера Бокова. Отроку благочестие блюсти… Как наставляли дворянских детей

205 Русский быт накануне Петровских реформ. Жилище, еда, одежда, деньги, занятия русских людей в XVII веке

206 Детство в купеческом доме

207 Алла Ястребицкая. Западная Европа XI — ХII веков. Эпоха, быт, костюм

206 Дарья Трынкина. Японская демонология

209 Жизнь итальянского города. Через Средние века к Возрождению

210 Александр Мишулин. Античная Испания до образования римских провинций

211 Уильям Монтгомери Уотт, Пьер Какиа. История мусульманской Испании

212 Борис Владимирцов. Чингисхан и монголы его времени

213 Иван Мейендорф. Византия и Московская Русь

214 Лев Карсавин. Культура Средних веков

215 Михаил Барг. Шекспир и история

216 Герман Бенгтсон. Эллинистический мир в биографиях

217 Зигмунд Фрейд. Этот человек Моисей

216 Джеймс Хедли Биллингтон. Век русской дворянской культуры. Середина XVIII — середина XIX века

219 Марк Батунский. Русь и ислам. X–XVI века

220 Тира Соколовская. Капитул Феникса и другие русские масонские общества. 1778–1822 годы

221 Анри Александр Валлон. История рабства в Древней Греции

222 Анна Павловская. Кухня первобытного человека. Как еда сделала человека разумным

223 Теодор Мейер-Штейнег, Карл Зудгоф. История врачевания в древности и