Травница ничего не ответила, продолжая перебирать сорванные цветы.

— Чего молчишь, старая ведьма? Язык проглотила?

— Это ты ко мне за советом пришла, а не я к тебе, — спокойно ответила старая женщина.

— Так говори, не молчи.

— Ты сама знаешь ответ.

— Я хочу покоя и счастья. Но мне кажется, что к ногам у меня привязаны гири, они не дают мне идти. Скажи мне, добрая травница, если я смогу уничтожить колдуна, упадут эти оковы с меня, смогу я спокойно дышать?

— Забудь крики тех, кого ты убивала, тогда сможешь сбросить оковы.

— А как же это сделать? — недоуменно спросила нимфа.

Но отвечать было некому. Исчезла избушка травницы, и она сама.

* * *

Окно, как подушкой, было закрыто туманом, не пропускавшим свет в дом. Было раннее утро, но Потап проснулся уже давно, ожидая только рассвета, чтобы бежать на могилку к Полюшке. Его тянуло туда каждый день, как на встречу с живой женой. Он встал с лавки, ополоснул лицо, оделся и стал собирать в корзинку дары, которые, разные, приносил ей каждый раз. Сейчас уложил любимую ею плюшку, которые намедни пекла Аграфена, сорвал возле забора единственный цветок, названия которого не знал, но раннего расцвета которого всегда с нетерпением дожидалась жена, любившая эти невидные цветы больше остальных, несколько орешков, чтоб могилку посещали белки, во множестве живущие в ближнем лесу, и Полюшке не было так одиноко.

Он вышел из дому в вязкий туман, не дающий видеть в двух шагах, но заблудиться не боялся, поскольку дорогу знал на память. Вдоль дороги, все дальше, к церкви отца Михаила, а за ней сразу на кладбище. Он шел, ориентируясь по знакомым крестам, стараясь не наступить на могилы и не споткнуться.

Почувствовал крутизну под ногами, значит, идет правильно, к холму, почти на вершине которого лежит Полюшка. По мере движения вперед, вверх, к макушке возвышения, туман оставался внизу, как бы стекая с его плеч. И вот туман отступил, и прямо перед собой увидел он резной деревянный крест, сработанный умелыми руками плотника, последнее, что он мог сделать для жены.

Под ним могилка, показавшаяся особенно маленькой, уже зеленеющая от первой травы. Потап никогда не навещал жену пьяным, ибо при жизни она не терпела этого. Он приходил всегда очень рано, когда на кладбище никого не было, ибо каждый раз не мог сдержать слез. Они не приносили облегчения, но как бы притупляли горе. Он стал на колени, выложил дары, разговаривая с женой:

— Как ты тут без меня, Полюшка, милая моя, не страшно тебе? Не бойся, ты не одна. Вокруг тебя люди, это вроде как город, где мы с тобой жили, только другой. Смотри, тебя и крест святой охраняет.

Так говорил Потап, успокаивая жену, которая всегда боялась ночью лихих людей, строго следя за запорами на дверях. И вдруг, представив себе ночное одиночество жены, под темным небом, по которому бегут совсем уж черные тучи — быстро бегут, ежесекундно меняя очертания, то открывая, то пряча холодное лицо луны, почему-то внушающее ужас в этом скорбном месте, он громко, в голос зарыдал от жалости к ней, невозможности успокоить ее, согреть, услышать ее ответный голос.

— Не нужны в доме запоры, стеречь больше некого. Не пройдешь больше ты, их проверяючи. Никому не нужны твои сапожки сафьяновые, что ты так берегла. Не порадуешься больше солнцу и цветам, которые любила. Как увидел вчера мешочек с семенами, что ты сажать с осени приготовила, так сердце зашлось от боли. На что ни гляну — о тебе кричит. Сарафан твой, что ты к лету шила, платок, помнишь, я с ярмарки привез, ты радовалась, как маленькая. У дома цветы, поливаю их, а они все вянут. Полюшка, жена моя, вернись хоть на минуту, чтоб мог сказать, как люблю тебя, при жизни не получалось это у меня.

Плакал Потап, лежа на могилке, охватив ее, погружая пальцы в землю, вроде хотел поближе стать жене. Все это время снизу, из тумана, наблюдали на ним глаза нимфы Оксаны, пристально, внимательно, не меняя выражения. Немного успокоившись, Потап стал доставать из корзинки подарки, перечисляя их, под плюшку положил маленькую веточку сосновую, как тарелочку, рядом уложил цветочек, вокруг насыпал орехи.

Долго сидел Потап, то разговаривая с женой, то просто глядя на могилку, и вспоминая их счастливое житье. Он знал о любви Полюшки, она часто и искренне признавалась в ней, а он, вроде кто гирю на язык навешивал, не мог ответить ей тем же, словами, что бились в сердце Потапа, обращенные к жене и мысленно повторяемые.

И теперь, когда никому не нужны были его признания, они, не произнесенные вовремя, тяжким камнем лежали на сердце. Бесполезные сожаления травили душу, ах, если бы вернуть все хоть на немного, только бы сказать. Но нет, говорить о любви нужно тогда, когда любимые и ждущие глаза смотрят на тебя живые.

Уж много времени прошло, туман стал редеть, а Оксана все стояла на прежнем месте, не замечаемая Потапом. И лишь когда он поднялся, попрощавшись с женой и начал спускаться с холма, нимфа незаметно ушла.

Оксана подошла к могильному камню и произнесла заклинание.

Бесплотный дух Полюшки появился перед нимфой.

— Кто ты, что осмелилась тревожить мой покой? — спросила Полина.

— У нас мало времени, — грубовато ответила Оксана. — Твое время умирать еще не пришло. Бесовское отродье, которое служит черному колдуну, погубило тебя. Ты можешь вернуться к своей никчемной жизни, пьянице мужу и такому же сыну.

— Несчастный мятущийся дух, — с горячим сочувствием и душевной болью сказала Полюшка. — Если б ты только знала, как хочу вернуться к людям, которых люблю. Знаю я, что муж мой страдает сильно. Я бы хотела облегчить его муки. Хочу найти сыну невесту, внуков нянчить, сколько слов еще мы с мужем моим любимым друг другу не сказали. Невыносимо знать, что он губит свою жизнь.

— Какое тебе до них дело? Разве ты не счастлива в райских кущах, куда попала за свою праведность?

— Если бы я могла, то все бы отдала — лишь на денек оказаться рядом с любимыми людьми.

— Какие вы тупые и скучные, — раздраженно произнесла Оксана. — Иди в свою чащобу, радуйся тому, что имеешь.

Стеная и воздымая руки, дух Полюшки исчез.

«Экие они все, — все больше раздражаясь, говорила Оксана. — Праведница, жалеть меня вздумала. На себя бы лучше оборотилась».

Недовольная собой и всем на свете, нимфа побрела к себе домой.

Отошел пожар во времени назад, работает Петр со Спиридоном в своей мастерской. Потап, вроде как от пьянства чуток отошедший, тоже работу плотницкую делает. Заказов много поступает — богатые, что добро свое сумели сберечь, начали дома строить заново. Поднимается над Москвой новый Кремль. Простой же народ, который и до несчастья много не имел, после пожара и вовсе последнего лишился. Сгорели дома, мастерские, жалкие кубышки, в которые по копейке откладывалось из и так не великих заработков.