перехватило дыхание. Честное слово, я в тот момент почувствовал себя мальчишкой, впервые обалдевший от робкого, но настоящего поцелуя. Лизка все-таки чрезвычайно красива. Аристократическое и слегка вытянутое лицо, черные смоляные волосы, забранные в толстую косу, длинные, словно веера, ресницы и алые, манящие к себе, губы. В этот момент я словно заново ее рассмотрел и снова открыл для себя ее красоту. Тогда, в первый день знакомства, в то утро, когда я проснулся с жуткой головной болью в ее постели, я тоже успел заметить ее манящую привлекательность, но тогда мне было не до того. Да и после того случая, я как-то не особо рассматривал ее, а уж после больницы я и вовсе перестал видеть в ней женщину. Сейчас же, глядя на нее, я вдруг понял, что где-то внутри, в области сердца, зашевелилось новое, до сих пор не знакомое мне чувство. Ни с моей первой женой, что осталось в далеком, уже никогда не случившимся будущем, ни с нынешней, подобного я никогда не испытывал. Сердце стукнуло несколько раз, отдалось громоподобным набатом в голове и замерло, когда Лизка вопросительно подняла бровь и легонько улыбнулась. Самым краешком губ…

— Что, Василий Иванович? — спросила она, видя мое замешательство.

Я на секунду прикрыл глаза. Потом вздохнул и усилием воли, попытался выдрать из сердца все чувства. Царапнул по душе, словно острыми когтями и нарочито грубо сказал:

— То, что было вчера, более никогда не повторится.

Она подозрительно легко согласилась, склонив голову. И даже улыбка с лица не стерла, так и сидела, смотря на меня бездонными очами и ласково улыбаясь самым краешком губ.

— Конечно, Василий Иванович, не повторится, — ответила она через секунду. — Вашей вины в том нет, вы не виноваты. Вы не изменили своей супруге, не переживайте на этот счет. Просто я вам помогла избавиться от напряжения. Марине Степановне не в чем вас упрекнуть.

Я удивленно хмыкнул:

— А мне кажется, что есть в чём.

Оно наклонила голову:

— Нет, Василий Иванович, все совсем не так как вы думаете. Вы уже больше года без женщины, а ни один мужчина без ласки так долго прожить не может. Вы не посещаете девиц и не ищете любви на стороне. Вчера, когда вы пришли, то по вам сразу было видно, что вам нужна была помощь. Так что я вам всего лишь помогла сбросить напряжение. И никаких чувств и абсолютно никаких обязательств от вас не требуется.

И снова я хмыкнул, но сей раз не от удивления, от всплывшей правды жизни. Лизка — бывшая проститутка и подставить зад для нее все равно, что для меня подтянуться на турнике с десяток раз. То есть — ничего особенного. И пусть ее занятия давно остались в прошлом, но вот мировоззрение-то сохранилось. И именно потому ее слова стали для меня словно лекарством — то, что только зарождалось в груди, оказалось задавлено правдой жизни и вырвано с корнем. Можно сказать, что Лизка сбила полет ясного сокола на самом его взлете. Профессионально так сбила, походя. Ржавой железной кочергой поддела остановившееся сердце и с ласковой улыбочкой выдрала его к чертовой матери.

— Хорошо, Лиза, я понял, — сказал я спустя какое-то время, совладав с вылитым на голову ушатом ледяной воды.

— Не стоит обижаться, Василий Иванович, — продолжила она меня «лечить». — Я понимаю, когда мужчины испытывают затруднения. С прошлым я давно рассталась и возврата к нему уже никогда не будет. Только вам я помогла, сделала то, что было в моих силах. Но вы не берите в голову, это не было изменой. Считайте, что это было всего лишь небольшое недоразумение.

Я снова посмотрел на нее внимательно. Нет, что-то все-таки в ее глазах читалось такое, отчего я ей не поверил до конца. Это не было недоразумением и не было простой работой бывшей проститутки. Но что на самом деле читалось в глазах, я понять так и не смог. А потом она спрятала их, отведя в сторону и встав из-за стола. Разворачиваясь, чтобы уйти к печи, она бросила:

— Да вы кушайте блинчики. Стынут же…

Глава 15

С каждым божиим днем, с каждым восходом солнца весна все более и более проникала в город. Неглубокий снег давным-давно истаял и камни на сопках прогрелись. Кое-где пролезла первая робкая травка. Настроение у народа с каждыми прошедшими сутками все более и более улучшалось.

А вместе с весной, вместе с первой зеленью разбитый снарядами город накрыл смрад. Те тела, что оказались завалены под грудой построек, оттаяв, стали разлагаться. Смердящие волны поплыли по широким улицам.

Терпеть подобное было нельзя. И потому военные, а вскоре и простые гражданские приступили к разбору тех завалов, откуда запах шел наиболее сильно. Работа эта была тяжелой и грязной, но совершенно необходимой. И если солдаты, перебрасывающие друг другу кирпичи, делали это из-под палки, под принуждением и не имели от этой работы ничего кроме усталости, то гражданские лица, кои были привлечены, получали за свою помощь неплохую продуктовую пайку. И потому неудивительно, что вскоре на разборе завалов оказалась почти вся гражданская публика, от самых малых, до самых старых. Весь город, пользуясь возможностью набить хоть как-то брюхо, выполз на общественные работы.

К концу марта в город пришли новости, что Куропаткин, восполнив потери, пошел в нашу сторону. Оставив Мукден, он в течение нескольких недель грозился подойти к Квантунскому полуострову. Куда ушел японец от Мукдена и где встал в оборону, нам не было известно. Но по слухам будто бы он расположился где-то поблизости от Цзинь-Чжоу, заняв близлежащие сопки. А это от нас где-то в шестидесяти-семидесяти верстах по прямой. То есть совсем близко. И если слухи были верны, то это значит, что японцы встали в оборону в самом узком месте полуострова, там, где они могли с наибольшей эффективностью отбивать атаки превосходящих сил противника. Конечно, для Куропаткина подобное положение дел сильно невыгодно — штурмовать горы с укрепленными на них силами занятие, требующее грамотной подготовки и решительных действий, а порою и жертвенности. А на подобное наш Главнокомандующий способен не был. Та победа под Мукденом не иначе как божиим провидением никем и не воспринималась.

Вообще, японцы, оседая на перешейке полуострова, вставая в глухую оборону, сами себя обрекли на сухопутную блокаду. Единственная железная дорога оказалась перерезана нашими войсками, а те грунтовые «шоссе», что с тянулись к полуострову с восточного берега, не были способны в должной мере пропустить обозы снабжения. Да и в скором