Джулиана права. Если кто-нибудь увидит, как она принимает звонкую монету, слухи разлетятся мгновенно, к стыду и позору семьи Уилла и ее родителей.

Как же поступить? Поздно, слишком поздно признаваться, что она взяла деньги за рисунки! Если она скажет мужу сейчас, получится только хуже. Она уже обманула его и не станет усугублять вину новой ложью. Но скажи правду, и он не станет слушать оправданий. Ее единственный довод — скопить денег, на случай если он станет играть, — его оскорбит и, весьма вероятно, разрушит связь, которая далась им с таким трудом.

От стыда Эми почувствовала себя совсем плохо. Она предала Уилла, вовлекла в обман Джулиану. Эти деньги вдруг стали ей отвратительны, но не оставалось ничего другого, кроме как держать их в тайне на самом дне сундука в ожидании того момента, когда Уилла не будет и она сможет вытащить кошелек и вернуть его мадам Дюпон.

— Эми? — позвал Уилл.

Эми вздрогнула.

В гостиную вошли Белл и ее муж. Уилл рассмеялся:

— Вы, кажется, очень глубоко задумались!

— Прошу, посидите со мной, — сказала Эми, вставая.

Белл покачал головой.

— Я пришел поблагодарить вас за чудесный обед, но не хочу докучать вам более. До следующей встречи.

Поклонившись, Белл вышел.

Уилл пересек комнату и сел возле Эми.

— Дорогая, вы не передумали? Если вы не готовы, я не стану вас принуждать.

Он был так заботлив, что у Эми защемило сердце. Она его не заслуживает! Но ей нужно спрятать чувство вины в самый дальний уголок души и все внимание сосредоточить на муже.

— Уилл, я не передумала.

Он помог ей встать, затем повел наверх. Эми твердила себе, что будет лучше для них обоих, если она сохранит тайну. Их отношения только зарождаются, и все так хрупко, уязвимо! Она проживет жизнь, оберегая свой секрет. Лучше страдать молча, чем ранить Уилла подозрениями, которые заставили ее прибегнуть к обману.

Они остановились перед дверью ее спальни, и он сказал:

— Сегодня я хочу сам распустить вам волосы.

Эми кивнула. Он закрыл за ней дверь, и сердце, терзаемое чувством вины, болезненно сжалось. До сей поры она считала его распутником, а себя праведницей, но Уилл вел себя как человек чести с той самой ночи, когда их заперли в винном погребе. Ни разу не попытался уклониться от ответственности. Согласился ухаживать за ней, свято соблюдая условия договора. Уилл навестил свой клуб лишь однажды, когда она сказала, что отправится за покупками. Какая ирония — она сама оказалась слабым звеном. И видит Бог, Уилл никогда об этом не узнает.

Раздался стук в дверь, и Эми спрыгнула с постели.

— Войдите.

Вошел Уилл, в знакомом халате и брюках. В руках у него была бутылка и два стакана.

— Вы не сняли ожерелье. Я рад.

— Что это? — спросила она.

— Особый ликер, который я привез из Италии.

Уилл поставил бутылку и стаканы на ночной столик. Затем сдернул покрывало, оставив его в изножье кровати. Схватил Эми в объятия и усадил на матрас, заставив ее рассмеяться. Налил на два пальца жидкости цвета темного янтаря в стаканы и подал один ей.

— За десерт, — провозгласил он.

Они чокнулись ободками стаканов.

Эми рассмеялась, потом понюхала жидкость.

— Он крепкий?

— Крепковат, но очень сладкий. Миндального вкуса, — пояснил он.

Она сделала осторожный глоток.

— О, какой крепкий! Но очень вкусный.

Он сбросил халат и уселся рядом с ней на постель.

— Так и знал, что вам понравится. С ним связана одна история.

Эми сделала глоток ликера.

— Расскажите.

Он отпил из своего стакана.

— Один итальянский художник хотел написать Мадонну и выбрал натурщицу. Как говорят, это была очень бедная вдова. Она захотела сделать художнику подарок за то, что удостоил ее столь огромной чести. Легенда гласит, будто вдова изготовила напиток, состав которого неизвестен. Но туда входит бренди.

Когда Уилл поцеловал ее, Эми почувствовала вкус ликера на его губах и языке. Она сделала новый глоток.

— Он такой сладкий — как грех.

Уилл тоже отпил ликера и улыбнулся.

— Я хочу вас нарисовать.

— Нарисовать? Вы?

Его глаза искрились смехом.

— Образно говоря. Сейчас покажу. Пейте ликер, — повелительно сказал он.

Эми сделала глоток.

— Вижу, куда вы клоните. Думаете, если меня подпоить, я буду меньше нервничать.

— Кстати, отличная мысль. Но я имел в виду нечто совсем другое.

— Как же вы меня нарисуете? У вас нет ни красок, ни холста, ни мольберта.

Он окунул палец в ликер и смочил ее нижнюю губу.

— О-о.

Эми рассмеялась.

Его глаза лукаво блеснули.

— Вы допили свой ликер?

— Нет, — со смехом ответила она. — Мне почему-то очень смешно.

— Я буду терпелив. — Склонившись к лицу Эми, он лизнул ее губу. — Какая вы сладкая.

— Вот странно, — сказала Эми. У нее вдруг закружилась голова.

Он потянул завязки ее ночной сорочки. Эми отпила глоток и подала ему стакан. Он отставил его на ночной столик.

— Угадайте, о чем я сейчас думаю.

— О рисовании?

— Сейчас я думаю о том, чтобы вас раздеть.

— Но я думала, вы собираетесь меня нарисовать.

— Я хочу рисовать вас обнаженной. — Он подмигнул. — Вы будете моей натурщицей?

— Конечно. Я буду вашей Мадонной.

— Мадонну рисовали уже много раз. Я хочу рисовать Эми.

— А как вы назовете свою картину?

Он вытащил шпильку из ее прически.

— «Нагая невеста».

Одну за другой Уилл сложил ее шпильки на столик. Потом начал перебирать пальцами пряди волос, которые, струясь, упали ей на грудь.

Эми томно вздохнула. Встав перед ней, Уилл разделся. Она видела, как он возбужден, и это зрелище зажгло ее кровь томительным желанием. Протянув руку, Эми коснулась его горячей груди, прочертила пальцами дорожку вниз, к его твердому стволу. Ноздри Уилла затрепетали. Она сомкнула ладонь и осторожно сжала. На миг он закрыл глаза; потом ресницы распахнулись, взгляд затуманился.

Он сдернул с нее сорочку и заставил лечь на спину, сел рядом и взял стакан с ликером. Окунув палец в темную жидкость, прорисовал ее губы, мочки ушей и ямку у основания шеи. Потом лизнул губы. Ее сердце ускорило свой ритм. Его губы ласкали мочки ее ушей. Он даже куснул ее слегка, и Эми тихо вскрикнула.