Иди сюда, маленькая ведьма.

Она сглатывает. Встает на носочки и, подтягиваясь, бросает мой член, чтобы уцепиться обеими руками за чертовы ремни. Таким образом дотягивается до моего лица. Секунда, две, три… И наши рты сливаются в одно бесконечное целое. Мы огненная бездна, которая поглощает весь окружающий мир. Только так, и не иначе.

Предвкушение. Жадность. Запредельный кайф.

«Все хорошо… Все как раньше…» – вот, что Маринка хочет от меня получить.

И я с удовольствием ей это даю.

Поднимая на руки, несу в постель. Она ни на секунду не отпускает. Не позволяет отстраниться, даже когда порываюсь разглядывать лежащую на кровати. Разрываем поцелуй, но не разделяем дыхание.

Глаза в глаза.

Держим контакт, как волну нестабильного электричества. Она то и дело гуляет силой напряжения, но ощутимых снижений нет. А уж обрыв и вовсе невозможен.

– Люби меня, Даня… Люби скорее…

Наваливаюсь всем весом. Скольжу по ее роскошному телу своим – пылающим и напряженным. Кожу покалывает. Будто тысячами иголок прошивает. То ли изнутри, то ли снаружи – понять невозможно. Сразу за этими ощущениями под чувствительным покровом плывет раскаленная лава.

Я вздрагиваю. Но даже эта тряска – сплошное удовольствие. Мучительно-сладкое, переломное и абсолютно неуемное.

Язык по губам – влажно и хлестко. Ладони по перетянутой ремнями выразительно нежной на их контрасте коже – настойчиво и быстро. Пальцы через сетку в пылающую влагу киски и уверенно вверх, жестким трением по клитору.

Взгляд. Дрожь. Вздох. Аварийный скачок напряжения.

Я готов к вторжению. Я его отчаянно жажду. Но вместе с тем охота оттянуть момент единения и тупо насладиться тем упоительным безумием, что между нами сейчас происходит.

– Я хочу тебя трахнуть, Марин. Сзади. В позе «догги». Иначе на хрена вся эта красота нужна? Ебать и смотреть хочу. Хвост тебе накручивать. По жопе шлепать, – выдаю, как раньше, без всяких фильтров. Она же просила, чтобы ничего не менялось. В упряжки эти зажала. Ей со мной все в кайф. Сам это вижу. Чувствую, как горит. И течет уже. Сквозь сетку просачивается этот вязкий секрет. – Что скажешь, Динь-Динь? Позволишь себя выебать?

Взгляд. Давление. Пульсация. Трескучая перезарядка и очередная высота. Головокружительная и очень жаркая.

– Да… Давай… Я хочу…

Не теряя ни секунды, подаюсь назад и разворачиваю ее. Впрочем, она по скорости не уступает. Проворно принимает озвученную позу. Касаясь лбом подушки, задирает призывно задницу.

– Охуеть, красота… – комментирую шумно – на каких-то слогах со свистом, на каких-то с хрипом. Оттягивая один из ремней, слегка щелкаю Маринку по ягодице. – Всем красотам красота. Искусство. Шедевр. Канал «Культура» в прямом эфире.

Чаруша стонет и, толкаясь ближе к моему члену, принимается, словно одичалая самка, об него тереться. Моя очередь рвать стонами пространство. Я, конечно, даже не пытаюсь сдерживаться. С Маринкой в этом никогда не было необходимости.

– Все… Все… Сейчас выебу тебя…

Хлестко шлепаю ее по заднице ладонью. Она вскрикивает и содрогается. Не давая ей опомниться, отодвигаю сетку, пока писюха не получает свободу. Наклоняясь, зализываю. Впиваюсь губами в чувствительную плоть. Всасываю клитор. Маринка дергается и подается вперед, чтобы ослабить давление. Но я не позволяю ей это сделать. Обхватываю рукой под бедрами и вынуждаю стоять неподвижно.

Я лижу ее всю. От клитора до ануса. Упиваясь стонами и криками, не отпускаю, пока секрет похоти не начинает стекать с распухшего пирожка вязкими полосками.

Только тогда отпускаю.

Раздвигаю Маринкины трясущиеся бедра шире. Растягиваю свою охрененную писюху пальцами. А затем этими же перемазанными в ее слизи пальцами трескаю по раскрасневшимся ягодицам, пока дрожь не охватывает все Чарушино тело.

Освобождение. Пауза. Пустота. Смещение. Давление во влагалище членом.

Вдох-выдох. В унисон. И прекращаем дышать.

Оцепеневшие. Наэлектризованные. Взрывоопасные, как никогда.

Рывок. Дробное продвижение. До основания.

– Люблю тебя, – вибрирующий хрип и печать губами по взмокшей спине там, где чертов корсет оставляет кожу открытой.

Бодрое вторжение. Тягучий толчок. И бешеные волны тока по телу.

Маринка стонет и выгибается. Я в лихорадке горю и трясусь. Словно погибаю. Но, мать вашу, эта смерть сейчас – все, чего я хочу.

– Так охуенно тебя ебать, Марин… Так охуенно в тебе… Да, блядь, сжимай… Пульсирую, кисуля… Ебабельная моя писюха… Моя… Охуенная… Моя… Моя… – выдаю нестройным рядом, жадно вбиваясь в Чарушино тело.

Ее крик удовольствия перекрывает музыку, и я вдруг отстраненно понимаю, что попса закончилась. Вместо нее гремит Рамштайн. Но, сука, кого это в такой момент способно взволновать? Похрен.

Я слушаю только Маринку.

Каждый ее вздох, каждый вскрик, каждый писк… Каждый охуительный звук, что она издает!

Так круто, оказывается, трахать одну.

Знать ее тело на ощупь, на вид, на запах, на вкус – до миллиметра… Знать все ее чувствительные места… Знать ее! Владеть ею! Ею дышать и ею жить!

Маринка замирает. Плотно сжимает мой член. Так, что у меня буквально искры из глаз сыплются. Но я не прекращаю ее трахать. Лишь слегка замедляюсь, когда она горланит на всю спальню, выдавая самую торжествующую мелодию нашего концерта. И сдавленно матерюсь, когда, содрогаясь, принимается с жаром пульсировать.

Меня тут же взрывает и накрывает такой сумасшедшей волной удовольствия, что я, мать вашу, по животным звукам весь зоопарк вспоминаю. Вколачиваюсь до последнего, пока обмякшее тело Маринки не теряет равновесия. Вместе заваливаемся. Ощутив тяжесть моего тела, она вздрагивает. И я стремительно обвиваю ее под грудью руками, чтобы аккуратно прижать к себе, прежде чем завалиться на бок.

– Это я… Я… Ма-ринка…

– Я знаю… Знаю, Дань… – бормочет севшим голосом, наглаживая дрожащими ладонями мои руки.

Обессиленные, замираем. Даже сон поверхностно рубит. Мне и снится какая-то муть, и Маринку я чувствую. Даже дыхание ее слышу. Отмеряю, как оно замедляется. И как успокаивается ее сердце, тоже ощущаю.

Просто все это очень важно для меня. Она важна. Больше, чем я сам для себя.

– Я проголодалась… Наверное… – шепчет Чарушина какое-то время спустя. – Желудок сосет…

Приходится раскумариться. Открыв глаза, трясу башкой. Перевожу дыхание.

– Лады… – бормочу хрипло, едва разборчиво. Прочищаю горло, чтобы уже бодрее скомандовать: – Гоу на кухню, Динь-Динь. Поедим.

– Гоу!

Подскакивает достаточно резво. По дороге успеваем целоваться. Только вот, едва мы оказываемся в гостиной, со стороны кухни доносятся шаги.

– Пиздец… – глухо выдыхает Маринка.

Я подхватываю с дивана свои треники, она – мою майку. Натянуть-то мы их успевает. Только штаны не прячут кожаную портупею на моей