– Похоже, у тебя к стульям личная неприязнь, Тайлер.

– Я здесь всего полгода. Стулья – следующие в списке.

Он набил рот жареным рисом, пожевал, произнес, указывая вилкой на мою тарелку:

– Ник, тебе нужно поесть. Хотя бы немного.

При одном взгляде на гору риса желудок скрутило. Я отхлебнула пива, прислонилась к дивану.

– Какая у Аннализы была сумочка?

Тайлер напрягся, я это плечом ощутила.

– Не хочу говорить об Аннализе.

– Это важно. Я должна знать.

– Ладно, сейчас… – Он долго напрягал память, наконец выдал: – Вроде темно-зеленая.

– А фирму не помнишь?

– Не просто не помню – не знаю. Может, объяснишь, к чему эти вопросы?

– Мы сегодня кое-что нашли. Пряжку от сумки. Фирмы «Майкл Корс». Пряжка валялась на берегу.

Я вдохнула поглубже и добавила:

– Не сомневаюсь, что сумка принадлежала Аннализе.

Тайлер поставил тарелку на столик, основательно приложился к пиву.

– И где сейчас эта пряжка?

Я заглянула в его усталые, покрасневшие глаза.

– Лежит себе спокойненько в мусорке, в супермаркетовском женском туалете.

Тайлер потер переносицу.

– Ник, зря ты это. Не надо тебе в расследование соваться, иначе у людей вопросы возникнут. Я уверен, Аннализа в полном порядке.

– А я уверена, что нет. Тот, кто в порядке, не исчезает. Живет себе дома и живет.

– Не надо, – сказал Тайлер. – Не плачь.

– Я не плачу.

Я положила голову ему на плечо, утерла слезы.

– Извини. Господи, я уже три ночи толком не спала. Да, точно – три. Крыша едет.

– Ничего никуда не едет. Ты здесь, со мной – значит, все хорошо.

Я рассмеялась.

– Не значит, Тайлер. У меня ощущение, что весь мир разбалансировался. Мне страшно. Будто я на утесе стою, на самом краешке; короче, на грани. А как меня туда занесло – представления не имею.

– Главное, что ты поняла про утес; значит, справишься.

Я покачала головой, взяла в рот кусочек свинины, с усилием проглотила.

– Ты сам как?

– Да как-то не очень.

Наши тарелки стояли на столике рядом с ополовиненными бутылками.

– Не понимаю, Тайлер, что я здесь делаю.

– Ничего особенного. Ужинаешь с другом после тяжелого дня.

– А мы разве друзья с тобой?

– Тип наших отношений полностью зависит от твоего выбора, Ник.

– Вот только не надо.

– Чего не надо?

– Врать.

– Ладно, не буду.

Тайлер положил руку на диванное сиденье за моей спиной – словно крыло раскинул. Я прижалась к нему, и рука скользнула на мои плечи. Так мы сидели, глядя в пустой телеэкран.

– Если пряжка с ее сумки, значит, Аннализа в беде. Значит, мне здесь нечего рассиживаться. Надо сумку искать.

– Ник, расслабься.

С закрытыми глазами я ощутила на лбу его дыхание. Мы молчали, но снизу доносились голоса покидавших паб.

– Не представляю, как быть с домом, Тайлер.

Зря я пробовала свинину. Теперь вот нужно делать глубокие вдохи, а то, чего доброго…

– Я там спать не могу.

– И не надо, – оживился Тайлер. – Диван раскладывается. Я на нем лягу, а ты спи на кровати. У тебя вид измученный.

– А сплетни?

– Ну хоть сегодня останься. Никто же не знает, что ты здесь.

Я снова положила голову ему на плечо. Закрыла глаза; не столько ощутила прикосновение его пальцев к затылку, сколько догадалась о нем. Тайлер чуть шевелил мои волосы, но сокровенного в этом было больше, чем в близости как таковой.

Или, может, близость как таковая – это когда человек все твои тайны знает, а не уходит. Сидит с тобой рядом, приносит тебе любимую еду, убаюкивает невесомыми прикосновениями.

– Ник, я тебе говорил, что у тебя волосы красивые?

Я улыбнулась. Отогнала мысли о завтрашнем дне. Вполне может статься, что однажды я приду сюда – а Тайлера на месте не будет. Вполне может статься, что я затеряюсь в лесу, обронив напоследок пряжку от сумочки. Вариантов для каждого из нас всего два: либо пресловутая «коробка», либо земля; и никто не задержится, не полюбопытствует, что с нами сталось, что от нас осталось.

Я оторвалась от плеча Тайлера, поменяла положение – оказалась сверху. Захватила его торс обеими ногами. Обняла за шею, запустила пальцы в волосы.

– Погоди, Ник. Ты что, думаешь, я для этого… Я ж совсем не потому…

Я стянула блузку через голову, отметила, как его взгляд скользнул к шраму на моем плече – и сразу переместился вбок. Так всегда бывало. Тайлер впился пальцами мне в бедра, зафиксировал меня. Ткнулся лбом в мое голое плечо. Задышал прерывисто. Возвращение домой связано с сантиментами, уютом, ностальгией. Для одних это мамино печенье, для других – пес или кот, что свернулся в ногах; для третьих – гамак во дворе. Для меня – это Тайлер. Это уверенность: вот живет человек, которому все версии меня известны, сколько их ни есть, одна в другую спрятанных; человек, знающий, что и из чего я выбирала, что и кому врала, что потеряла. Человек, который со мной, несмотря ни на что.

– Дожидаешься, пока я скажу «ну пожалуйста»? – спросила я.

Его дыхание щекотало ключицу, слова были как поцелуи, поцелуи – как слова.

– Нет. Не дожидаюсь.

Он взял мое лицо в ладони и запрокинул, словно чашу.

Потому что таков уж Тайлер – всегда дает именно то, что мне требуется.

НАКАНУНЕ

День 3-й

Едва открылся полицейский участок, Аннализу неофициально признали пропавшей без вести. Но в горах бушевал шторм, и это означало, что поисковые мероприятия откладываются до завтра. Двадцатитрехлетняя Аннализа отсутствовала всего сутки, однако имелись обстоятельства, насторожившие полицию: младший брат видел, как Аннализа в полночь скрылась в лесу; мать заехала за ней назавтра около полудня (еще накануне они вместе собирались в колледж, узнать насчет Аннализиной аспирантуры) – но дочери дома не застала. Ей пытались звонить – телефон оказался переведен в режим голосовой почты. И сумка куда-то делась.

А главное – наличествовало эсэмэс-сообщение полицейскому Марку Стюарту; то самое, в котором Аннализа просила о встрече, желая обсудить дело Коринны Прескотт.

Тайлер, одетый в камуфляжные штаны и рубашку, приехал сразу после завтрака. Принялся мерить шагами прихожую, наследил мокрыми ботинками.