Да уж, пыли в глаза пущено много: вон, до сих пор у потолка витает. Но выглядит все это роскошество как-то… убого, что ли. На уровне дворовой самодеятельности.

— И тот, кто сюда придет… Ему понравится?

Вася пожал плечами:

— Поживем — увидим.

— Но должно?

— Расчет на этом и строится. Первый шаг, дань традициям и все такое.

Знакомо. Накрыть стол, приготовить ценные подарки, подкатиться, подлизаться — обычная стратегия для ведения дел определенного толка. Значит, в ближайшее время сюда должна явиться некая важная персона, перед которой наша хозяйка будет стелиться ковром. Хотя этого добра на полу уже и так многовато: ноги вязнут по щиколотку.

— Чего хмуришься?

Потому что складывающаяся картинка происходящего мне не нравится. И никогда не нравилась.

— Эй, только не плюйся! Оттереть не успеем.

— Я и не собирался.

— А лицо сделал вполне подходящее.

У Фани все происходило точно так же. Он сам, правда, нечасто лебезил перед своими вышестоящими приятелями, зато караваны с дарами от тех, кто пониже, доставлялись в имение регулярно. И далеко не все предметы оказывались неодушевленными.

Я в такие моменты старался находиться подальше от места основного действия. В основном чтобы не видеть сальные рожи и умильно-преданные взгляды бесконечных просителей милости. Но не только.

— Не нравится?

Зачем допытывается? От скуки, наверное.

— Не важно. Это же не моя презентация.

— А сам делал их когда-нибудь?

Странный он человек. То болтает о какой-то нелепой ерунде так, что не остановишь, то из тысячи тем выуживает именно ту, которая побольнее, и начинает в ней ковыряться. Словно нарочно.

— Нет.

— А чего так?

И роет ведь, и роет…

— Случая подходящего не подворачивалось.

— Случаи самому надо готовить.

Он прав, конечно. По-житейски. Гибкость — очень полезное качество, и его стоит развивать с самого детства. Начинать практиковаться можно на учителях в школе, они это любят. А за десять лет опыта наберешься — мама не горюй, и дальше уже будет легче. Хоть в учении, хоть в бою. Но если гнуться не привык…

— Гордый, что ли?

Не по моему карману такое сокровище.

— Просто не умею.

— Просить и кланяться?

Ага. Если бы не бабуля и ее старинная подруга, должность в Фанином хозяйстве мне бы даже не приснилась.

— И учиться не хочешь.

Ох уж мне эти констатации очевидных фактов…

— Тебе-то что?

— Да ничего. — Вася сменил лежачее положение на сидячее и резюмировал: — Ты забавный.

— Да неужели?

— Еще какой.

Со своей точки зрения, я тоже. Того. Смех сквозь слезы.

— Вот согласись, у тебя сейчас главная задача — выжить. Любыми способами. А ты нос задираешь, как разборчивая невеста.

Зрит в корень, однако. Жить всегда хочется, хоть в королевском дворце, хоть в сточной канаве. Потому что в смертном сне сны вряд ли приснятся, даже товарищ Гамлет на этот счет сомневался. Но Стасику классики не указ. Стасик — мальчик упертый. В собственные дурацкие принципы, по большей части.

— А если нет?

— Как это «нет»?

Что, удивился? Я еще и не такое могу. Если поднатужусь.

— Вот ты сам ради чего живешь?

Вася задумался. Правда, ненадолго:

— Ради будущего.

— И каким оно тебе видится?

— Радужным.

Откровенничать не станем? Ну и ладно. Тем более, тут даже гадать не надо:

— Сколотить состояние, построить дом и обеспечить продолжение рода в веках?

— Почему бы и нет? Достойные цели.

— И ты к ним движешься?

— Когда получается.

— Ну бог в помощь.

— А сам? Скажешь, у тебя таких целей не было и нет?

Насчет состояния? Не думал. Все, что успел понять: честной службой капитал не заработать. Соответственно, и дом, и семья — перспективы мутные. Но если на родине, так сказать, они были хотя бы отчасти вероятными, то здесь…

— Теперь — нет.

— Это неправильно.

Снова ударяемся в педагогику?

— Это реальность.

— Твоя?

Наша. Общая.

Вот смотрю на него и никак не пойму, придуривается или действительно верит во что-то эдакое? Когда кажется, что Вася искренен, хочется заразиться его уверенностью. Но едва решишься и настроишься, он вдруг переводит тему туда, где гулять попросту страшновато. Потому что не знаешь, на что наткнешься.

— И твоя — тоже. Даже в большей степени.

— Пожалуй. — Он снова откинулся на подушки. — Но уж у меня-то цели на твой счет имеются!

Вот это как раз и пугает. По-настоящему.

— Пять минут до стыковки! — сообщил механический голос по корабельной трансляции, и сразу за ним раздался приказ остроносой:

— Брысь отсюда, оба! На камбуз, и не отсвечивать, пока не скажу!

— Ну хоть одним глазком-то можно глянуть? — заныл Вася.

— Двумя поглядишь. Я тебя по полной программе эксплуатировать буду.

— Да я не за себя, за него, — меня хлопнули по плечу, — он, может, такое зрелище больше нигде и никогда…

— А сам попросить — не? Религия не позволяет?

— Скромный слишком. Стыдливый и робкий. Рта раскрыть не смеет.

Темный взгляд Светы выразил на этот счет сомнение. Очень большое. Но либо спорить было уже некогда, либо Васе остроносая потакала чаще, чем согласилась бы это признать, высочайшее разрешение я получил. В виде тяжелого вздоха и кивка:

— Только ты за него отвечаешь, понял? И если что…

— Да как можно, ласточка моя? Все будет в полном ажуре!

Получив заверение, наша хозяйка двинулась в сторону рубки, а меня подхватили под локоть и потащили направо от входного шлюза — за ближайший угол, попутно сообщая:

— Отсюда обзор будет отличный.

— Обзор чего?

— Увидишь!

Честно говоря, меня куда больше занимало то, что уже и так было на виду: стол, заставленный тарелками, мисками, кастрюльками. Причем не пустыми, а весьма заманчиво пахнущими и просящимися…

— Печеньки!

От хлесткого шлепка мои пальцы аж зазвенели.

— Эй, только не трогай!