По Боткинскому проезду он проехал совсем немного. Свернув к ближайшей лавочке, он пристроил рядом мотоцикл и присел. Метрах в пятидесяти дорожная машина длинной пикой продолжала крушить асфальт, рабочие так же копали следом, зачищая ржавые трубы в глубине траншеи, и Матвею казалось удивительным то, что жизнь течет в том же темпе и точно так же, как и с утра. Словно бы ничего не произошло ни с ним, ни с Пашей Маленьким, ни с Катькой. А ведь раньше, когда ему приходилось выполнять заказы, он делал это хоть и без большой охоты, но и без волнения. Работа есть работа, и каждый человек оправдывает то занятие, которым он зарабатывает свой хлеб.

Но сейчас все изменилось: впервые за долгие годы он что-то делал для себя, и разница оказалась громадной. То, что он сейчас делал и еще хотел сделать, казалось ему не только необходимым, но и справедливым. Но он волновался сейчас, и у него начинала страшно болеть голова.

Неподвижно сидел он на лавочке, тупо смотря на прилетевших, видимо, за подачками, голубей. Потом прошли двое пацанов лет десяти, остановились, завороженно уставившись на его «Судзуки». Матвей никого и ничего не замечал, погруженный в свои мысли. Он не помнил, как задремал и вдруг сидя заснул. Во сне он вновь прыгал с моста, вновь с ним летела Света, и так же внимательно следил за ними Граф.

Очнулся он от нестерпимой головной боли, нестерпимой до крика. В висках стучало, темя разламывалось. Матвей чувствовал себя измученным. Взглянул на часы: спал он, наверное, часа полтора-два, не меньше. Сейчас было начало шестого, день почти прошел, а ничего еще не было сделано.

Пока он спал, поднялся ветер. Дождь так толком и не начался, но Матвей чувствовал себя сырым и озябшим. И кажется, поднималась температура. Надо было ехать. До загородной резиденции Варана было не меньше двух часов езды. В Москве попасть в пробку Матвей не боялся. С мотоциклом пробки вообще казались смешной проблемой, проблемой для других. Тем не менее надо было спешить.

Асфальт вновь лентой растекался под колесами мотоцикла. Лавируя между машинами, он быстро продвигался вперед. Отвлекаясь, машинально читал рекламу на придорожных щитах и на транспарантах, протянутых через дороги: «Ме-на-теп», «Экс-по-центр», «Ло-ре-аль»… Он машинально, по слогам читал ничего ему не говорящие слова. Порой его глаза выхватывали знакомые названия: «Маль-бо-ро», «Сам-сунг», «Па-на-со-ник»… Он продолжал думать о Варане, о Графе, о Свете, о давних событиях, продолжавших держать участников в плену, о последствиях прежде, казалось бы, разумных действий, которые теперь, по прошествии лет, заставляют совершать все новые и новые поступки.

Матвей подумал о том, что сейчас должен совершить, и не испытал ни радости, ни гнева — ничего. У него продолжала страшно болеть голова, и больше всего сейчас хотелось все быстрее закончить, прийти к финишу в этой бесконечной гонке, по большому счету, как бы кто ни считал, не имеющей приза… Внезапно из-за большой фуры ударил ветер, швырнул в него каким-то мокрым мусором. Ветер играл с мотоциклом, как тореадор с быком. Сейчас, когда он выехал за город, можно было ехать быстрее. Ветер продолжал биться в ветровое стекло и, огибая, уже в него. По обочинам гнулись деревья, до середины шоссе долетали сломанные ветки, скользили по шлему сорванные листья.

Минут через сорок Матвей свернул на боковую дорогу. Здесь пошел лес, вплотную подступающий к шоссе. Деревья расступались внезапно, по обеим сторонам вырастали поселки, за одним из которых в лес ушла грунтовая дорога, ведущая к усадьбе Варана.

Место было выбрано хорошо. Варан поселился здесь лет семь назад вскоре после того, как, выйдя из стана «нэпманских», объявил себя «новым» вором. Для обывателя отличие первых от вторых было минимальным: и те, и другие возглавляли преступные сообщества, организовывали грабежи, взимали дань, силой внедрялись в число учредителей и акционеров процветающих предприятий.

Внутри же блатного мира существовала глухая, непримиримая вражда «нэпманов» и «новых». Первые были идеалистами уголовного мира и придерживались старых воровских правил, в число которых входили: аскетизм, отсутствие семьи, нежелание иметь имущество, постоянное обитание на зоне среди своих, пополнение воровского «общака», деньги из которого шли каждому из попавших за решетку. Словом, вор в законе старой формации был или должен был быть отцом родным для всех осужденных, мировым судьей в разборе конфликтов, высшей инстанцией, к помощи которой прибегала даже администрация тюрем и лагерей.

Иное дело «новые» воры. С приходом перестройки, появлением баснословных состояний, а также свободы, позволявшей тратить без оглядки нажитые деньги, многие законники уголовного мира задались вопросом: а почему не я? Через «общак» проходили миллионы долларов, распоряжался ими один авторитет, назначенный сходкой воров на должность «смотрящего». «Смотрящий» получал под свое авторитарное правление город, район или область и с помощью армии находящихся на свободе блатных собирал десятину со всех предпринимателей, независимо оттого, является ли тот владельцем киоска или группы банков. «Новые» воры стали, в нарушение прежних правил, часть денег из «общака» тратить на себя лично: покупали особняки, дорогие машины, заводили семьи, любовниц и личные армии, чтобы охранять устои новой жизни.

Варан не был особенно крупным «вором в законе». Он не владел корпорациями, не контролировал металлургическую промышленность или хотя бы торговлю оружием. Под его крылом находилось несколько банков, десяток казино и масса заводов и заводиков, где он вполне официально числился акционером или учредителем.

К масштабам новой жизни Варан потихоньку привык, но старое в нем держалось крепко: ворочая безналичными миллионами, он мог радоваться какому-то десятку тысяч долларов наличных, ценил свой старый двухэтажный дом, совершенно не соответствующий тому положению в обществе, которое Варан сейчас занимал, и где он жил постоянно в окружении свиты из «шестерок», «быков» и «приблатненных» и куда сейчас направлялся Матвей.

Дорога становилась все хуже, пришлось снизить скорость, мотоцикл трясло, а за огромным дубом, сильно выступавшим из стены леса, вдруг вырос шлагбаум, окрашенный в бело-красную полоску. Матвей притормозил, слез с мотоцикла и осмотрелся. Иной раз Варан посылал сюда наблюдателей, а иногда устраивал засады, если ожидал нападения. Предупредить его о появлении Матвея не мог никто уже потому, что тот сам еще утром не предполагал, что решит приехать сюда. Нельзя было, правда, недооценивать звериное чутье Варана, иначе бы он не заслужил в свое время уважение сходки, короновавшей его на звание «законника».

Никого не было видно, но, когда Матвей вручную подвез мотоцикл к шлагбауму и уже взялся одной рукой за перекладину, чтобы освободить проезд, с ближайшего дерева шумно спрыгнул Штырь, а с противоположной стороны дороги из-за толстого корявого ствола вышел Карась. Оба были «шестерками» Варана, и обоих Матвей хорошо знал. Как, впрочем, знал всех, живущих в усадьбе Варана. У Карася и Штыря на шеях висели автоматы Калашникова, и оба направили стволы на Матвея.