– Шутить изволите? – спросил поэт тоном человека,который жаждет, чтобы его немедленно переубедили.

– Сударь мой, вы говорите с дворянином и гусарскимофицером! – фыркнула Ольга. – К чему мне врать? Я обожаю кузину, мывыросли вместе, и мне, право, хочется, чтобы она была счастлива, чтобы человек,который ей по сердцу, ее не сторонился… Известно ли вам, милостивый государь,как она переживала потом оттого, что не смогла танцевать с вами мазурку?Известно ли вам, что она о вас усердно расспрашивала общих знакомых? Точно вамговорю, вы ей по сердцу…

– Но позвольте, – осторожно произнес АлексейСергеевич. – Насколько я понял со слов Топоркова, ваша кузина и вы… вас снею связывает…

– Нас с ней связывают исключительно родственныеотношения – и дружба, конечно, – сказала Ольга. – И не более того.Василий Денисыч милейший человек, но он сплошь и рядом строит теории нанеправильно истолкованных обмолвках… Скажу вам по секрету: у меня естьвозлюбленная, но это никоим образом не Ольга. Ольга, полное впечатление, в васвлюблена… – И с удовольствием отметила, что на физиономии спутникаизобразился самый живой интерес, а также радость.

Поэт, однако, тут же помрачнел и произнес уныло:

– Бог ты мой, что такое – влюбленность юной девицы? Этонастолько непостоянно и переменчиво…

Хохотнув басом, Ольга вновь ткнула соседа локтем под ребро иголосом Топоркова сообщила:

– Нашли юную девицу, Алексей Сергеич! К вашемусведению, Олечка – никакая не девица, а вдова. Не сойти мне с этого места, еслия вам вру! Просто об этом мало кто знает…

Лицо поэта озарилось такой радостью, что Ольга могла считатьдело выигранным.

– Но как же так…

– Все очень просто, – сказала Ольга не безпревосходства. – Уж я-то знаю, сами понимаете… Год назад она вышла замужза княжеского соседа по имению, отставного поручика Бубякина. Никаких особыхчувств, мне доподлинно известно, там и близко не усматривалось: он былавантажен, умел говорить красиво, а Ольга, вы же знаете, воспитанница, едва лине бесприданница, ей пришло в голову, что следует как-то устраивать жизнь… Да иухаживать Бубякин умел… Короче говоря, они обвенчались. И прожили всегополгода. Бубякин по своему всегдашнему обыкновению травил зайца, лошадьспоткнулась на полном галопе – копыто угодило в какую-то выбоину, – и обасломали себе шеи. Я, откровенно говоря, более всего сожалею о лошади, отличнаябыла кобылка… А самого Бубякина я терпеть не мог – одни усы да шпоры, какговорится, препустой был человечек… Ольга по нему не особенно и убивалась… Обэтом в доме у князя не любят вспоминать, так что вы, если придется говорить сВязинским, и виду не подавайте, что эта история вам знакома. Обещаете мне?

– Да, конечно… – сказал Алексей Сергеевич, глядяперед собой так отрешенно, что Ольга преисполнилась ликования. – Значит,ваша кузина…

– Моя кузина – очаровательная вдовушка, а никакая недевица, – сказала Ольга. – По-моему, это кое-что меняет…

Поэт не ответил. Весь дальнейший путь они провели вмолчании, и лишь перед тем как выйти из коляски, Алексей Сергеевич, видимо,решившись, схватил руку Ольги и сказал отрывисто, словно бросался с головой вхолодную воду:

– Корнет, голубчик… Вы не согласились бы передать ОльгеИвановне… от меня записку?

– Хоть двадцать, – сказала Ольга. – И ответыготов носить прилежнейшим образом. О сохранении тайны можете не беспокоиться –вы имеете дело с гусаром! В таких делах гусар вам – доблестный союзник, честьюклянусь!

Итак, все складывалось прекраснейшим образом…

Высокие створки окна распахнулись бесшумно и легко, с улицыпотянуло влажноватой сыростью. Кругом тишина, только где-то далеко постукиваликолеса, судя по звуку – извозчичьей коляски. Ольга застегнула верхнюю пуговицутого самого гусарского костюма, что носила в Вязино. Она и сама не смогла быобъяснить, в чем тут дело, уж конечно, не в соблюдении приличий – кто увидел быее, невидимую? – но все равно подниматься в воздух в обычном платье былокак-то… не вполне уместно. Как не вполне уместно наносить в бальном платьевизиты…

Она легонько оттолкнулась ногами от пола, а ладонью отподоконника и, уже привычно изгибая тело, вылетела в окно третьего этажапетербургского княжеского дома. Замерла на минутку в воздухе, возле карниза, привыкая.

Это совершенно не походило на беззаботный полет над чащобамии полями вязинских окрестностей. В городе умеющий летать человек в первыеминуты чувствует себя как-то странно. Напротив – темные окна здания на другойстороне улицы, рядом – крыша, внизу – узкая после привольных полей улица. Городстискивал ее, словно тесная клетка. Было непривычно и едва ли не тоскливо.

Ольга стала подниматься выше и выше. И сразу почувствовала разницу.Если в своей глуши она летала совершенно беззаботно, ничто не мешало, то здесьвдруг обнаружились непонятные помехи. Больше всего это походило на то, как еслибы в небе над Петербургом стояла в воздухе мелкая крупа наподобие пшена, неособенно густо, но тем не менее… Беспрестанно ее лицо и руки ощущали слабыекасания этой непонятной крупы, не причинявшей боли, моментально то липропадавшей, то ли отлетавшей в сторону, но все же оставлявшей неприятныеощущение…

Неизвестно, как это объяснить – среди доставшегося ей внаследство было немало такого, чем она пользовалась, однако не понимала тогоили этого, а спросить было не у кого. Быть может, это как-то связано с тем, чтов городе живут многие тысячи людей. А может, все дело в иной географическойшироте? Не в силах найти ответа, она постаралась не обращать внимания на легкиекасания этой странной крупы, благо никакой опасности та вроде бы непредставляла.

Высота, отметила она, спохватившись, была уже изрядная.Стало гораздо холоднее, и огромный город почти целиком умещался в поле зрения –россыпь огней, яркими скоплениями отмечавших центральную часть Петербурга ипревращавшихся в кучки тусклых светляков на окраинах. Слева скупыми бликамиотсвечивала Маркизова лужа с колыхавшимся в ней отражением луны. Ольга сталапомаленьку опускаться, чтобы, чего доброго, не простыть.

Город она знала плохо, а потому он сливался в темное скопищекрыш, колоколен, куполов. Улицы, даже те, на которых она бывала, с высотывыглядели неузнаваемыми. Хорошо еще по Неве можно было с грехом пополамопределяться – как только Ольга углядела высокий шпиль Адмиралтейства, темный городсловно бы провернулся под ней, устроившись в соответствии с картой, которую онавечером изучала, просмотрев заодно и панораму с птичьего полета. И все равноориентироваться оказалось трудновато. Впрочем, она не искала какого-тоопределенного места, просто-напросто соскучилась за две недели по вольнымполетам в ночном небе…

Низко пролетев над крышей Кунсткамеры, она оказалась надтемной водой и тут же свернула к набережной – как ни уверена в своихвозможностях, а жутковато все же висеть высоко над глубокой водой…