Сорен прищурился.

– Некрополь давно закрыт.

– Я и не собирался оставить его в некрополе или выбросить на корм угрям. Не таков обычай Митры. Он будет покоиться на мысу Ванис, откуда видна его родная Британия, и вечно хранить эту землю.

Галликены ахнули в один голос. Только Дахилис знала заранее, да Бодилис промолчала, но и она явно встревожилась.

– Нет! – пронзительно выкрикнула Виндилис. – Запрещено!

– Ничего подобного, – огрызнулся Грациллоний. – Там общинное пастбище. Одно надгробие никому не помешает. Достойный памятник защитнику Иса.

Ханнон медленно процедил:

– По-видимому, короля, моего повелителя, ввели в заблуждение. Некрополь закрыт не только потому, что занимал земли, потребные для живых. Воды оттуда стекают в море. Почему, ты думаешь, мы вывозим содержимое выгребных ям, вместо того чтобы вывести клоаки в залив? Чтобы не прогневить Лера осквернением Его вод. Моряки вдали от берега молят его о прощении прежде, чем облегчиться. Океан принимает чистый пепел павшего короля, но Его рыбы не станут есть гнилую плоть!

– Одна могила высоко над морем не…

– Прецедент! – перебила Ланарвилис.

Квинипилис подняла свой посох и предложила:

– Нельзя ли похоронить твоего друга подальше от моря? Уверена, любой землевладелец разрешит положить его в своей земле и будет почитать себя счастливым. И его потомки станут чтить могилу героя.

Вот он, камень преткновения! Предложение королевы вполне разумно. Грациллоний избрал место для могилы, поддавшись порыву – ему хотелось как-то вознаградить доброго старого вояку за ферму, которой ему никогда не видать. Только когда он объяснил Дахилис, почему жрец удалился в таком возмущении, жена напомнила ему о запрете, о котором Грациллоний просто забыл. Но теперь поздно отступать. Брошен вызов его власти и достоинству римского префекта.

– Я дал обет перед лицом моего бога, – заявил Грациллоний, – и не нарушу его. Эпилл будет покоиться в земле, освященной его кровью. И это не создаст прецедента. Я объявлю, что одним его памятником будет почтен каждый, кто отдал жизнь за Ис.

Он скрестил руки на груди – под Ключом.

– Такова моя воля. Обдумайте это, почтенные, – голос короля звучал очень спокойно, он не сделал ни малейшего движения в сторону железной шеренги легионеров.

Говорить больше было не о чем. Ханнону, так же как Грациллонию, хотелось избежать открытой конфронтации. Собравшиеся один за другим неохотно кивали в знак согласия.

Успех опьянил Грациллония. Ему хотелось порадовать и других, вернуть их дружбу. Он поднял руку.

– Позвольте поделиться с вами радостной вестью: королева Дахилис понесла дитя.

Женщины зашептались, но казались не слишком удивленными. Бодилис и Квинипилис, сидевшие рядом, обняли подругу.

Грациллония обуревали добрые чувства. Что прошло, то прошло. Колконора заманили в ловушку? Боров не заслужил ничего лучшего! Нечего думать об этом и тем более портить жизнь себе и другим.

– Слушайте далее, о ее Сестры! – продолжал Грациллоний. – Воистину, мне случалось пренебрегать своими обязанностями, но когда приблизится ее срок и она станет запретной для меня – о, тогда мы сойдемся с вами поближе.

Виндилис вздрогнула, как от удара. Фенналис фыркнула, Квинипилис нахмурилась и чуть заметно покачала головой. Бодилис прикусила губу. Ланарвилис и Форсквилис побледнели, как мраморные статуи. Малдунилис и Иннилис, кажется, приняли его заявление как должное, и только Дахилис сияла – бедняжку до сих пор мучила совесть, что король из-за нее обделяет других Сестер. Грациллонию пришло в голову, что он сказал что-то не то – и сказанного не вернешь.

III

Закат раскрасил небо над океаном в багрец и золото. Вода под утесом светилась, мерцала. Приглушенно гудел прибой. Ветерок ерошил траву на мысу Ванис. Он прилетел с севера, принес с собой прохладу, морскую соль и, может быть, запах полей Британии…

Шестеро легионеров подняли гроб и опустили его в могилу. Отдали салют, развернулись и строем ушли к городу.

Это были христиане – они уже отдали последний долг командиру. Четверо остались у могилы: митраисты Грациллоний, Маклавий и Верика, а с ними Кинан, предложивший свою помощь.

В похоронном обряде могли участвовать и непосвященные – ведь матерям, женам, дочерям и мальчикам-сыновьям, как и друзьям-иноверцам, тоже хотелось попрощаться с умершим.

Не полагалось и обряда перед похоронами. На войне нет времени для долгих церемоний – каждый творит молитву в душе. Четверо просто пришли проводить уходящего в вечность.

Первые комья земли ударились о крышку гроба с грохотом подкованных подошв. Потом звук стал глуше, и вскоре над могилой поднялся невысокий курган. Вскоре на холмике взойдут полевые цветы. Надгробие появится позже. Грациллоний еще не придумал эпитафии. Конечно, имя, чин и место службы… и, может быть, обычное «STTL» – «Sit tibi tеrrа levis» – «Да будет тебе земля легка».

Пока же он произносил священные слова. Степень Персиянина давала ему на это право, хотя лучше бы слово прощания сказал Отец.

– …И наш товарищ ушел от нас…

Душа его, конечно, попадет в рай. Долог ли путь туда, не дано знать смертному. Эпилл мечтал пировать с Митрой. Какой стол накроет для него бог! Но на пути к звездам – семь врат очищения, и каждые сторожит ангел. Дух должен оставить Луне свою жизненность, Меркурию – алчность, Венере – плотские желания, Марсу – воинственность, Юпитеру – гордыню, Сатурну – свое Я. Только тогда достигнет он восьмого неба и воссоединится с Ахура-Маздой. При мысли о долгом странствии, ожидающем Эпилла, Грациллонию стало одиноко.

Прощай, в добрый путь!

Небо погасло. В царственной синеве на востоке задрожали первые звезды.

– Пора возвращаться, – сказал Грациллоний.

Кинан потянул его за рукав.

– Несколько слов наедине, командир.

Грациллоний с удивлением взглянул в серьезное лицо молодого солдата, кивнул. Они отошли за скалу к тропе, по которой накануне прорывался враг. Все вокруг дышало покоем.

– Чего ты хотел, Кинан? – спросил Грациллоний.

Парень отвел взгляд, крепко сцепил руки.

– Нельзя ли… – выдавил он, – мне… участвовать в ваших ритуалах?

– Но ведь ты христианин?

– Это не для меня, – поспешно заверил Кинан. – Центурион видит сам. Ведь я здесь, с вами. Я приносил жертвы богам моего племени – они кажутся мне более… живыми, но… я всегда думал… а вчера… – он сбился и замолчал.

– Что же? – повторил Грациллоний.

– Ты сам видел! – воскликнул Кинан. – Та призрачная великанша!

По спине у Грациллония пробежали мурашки.

– Как? У тебя было то же видение?