* * *

За ними заехала миссис Ноубл. Снегопад набирал обороты, как, впрочем, и слащавость разговора — в частности, на вопрос матери, понравилось ли им на балу, Томас Ноубл заявил, что это был лучший вечер в его жизни.

Дачесс неотрывно смотрела в окно. Поля, теперь заснеженные, больше не сливались с тьмой, не тонули в ночи. Взгляд мог продвинуться на целую милю ближе к горам.

Достигнув владений Рэдли, миссис Ноубл затормозила у поворота. Аллея была вся в снегу. Хэл не виноват — ему со снегопадом не тягаться, тем более на такой длиннющей аллее.

— Ничего, я отсюда пешком дойду, — сказала Дачесс.

— Ты уверена, милая? Я бы рискнула, да боюсь, застрянем — до утра не выберемся.

— Хэл сейчас на крыльце. Он увидит свет фар и пойдет мне навстречу. Езжайте.

Она спрыгнула прямо в снег и побежала по аллее — ни миссис Ноубл, ни Томас не успели выскочить следом.

На полпути Дачесс обернулась, махнула им, проследила, как удаляется автомобиль, дальним светом тревожа снежную пелену.

Она старалась повыше поднимать ноги в новых туфлях. Снег запорошил амбровые деревья, отяжелил ветви — они клонились к дорожке, Дачесс будто вступила под свадебную арку. Свободная, обновленная, она запрокинула голову. Круженье снежинок, небывалый восторг, слишком огромный, чтобы охватить его взглядом ли, разумом ли. Завтра, подумала Дачесс, будем с Робином валяться в снегу, делать ангелов; снеговиков налепим целую команду — и все чтобы ростом с Хэла, не ниже.

Она миновала амбровую рощу. Старый дом в столбе лунного света был как на ладони, и Дачесс улыбнулась сама не зная чему. Может, огоньку в кухонном окошке.

Сделала еще шаг — и обмерла.

Вот они, следы огромных ботинок — почти запорошенные, но всё еще заметные.

И вот он, озноб, вот оно, прикосновение монтанского мороза; целый вечер Дачесс его не ощущала, а теперь захвачена им врасплох.

— Хэл, — позвала она едва слышно.

Чуть ускорила шаг, подгоняемая ударами сердца и дурным предчувствием.

Увидела Хэла на крыльце.

Успокоилась.

По обыкновению, Хэл сидел на скамейке, держал винтовку между колен.

Дачесс замахала ему, заулыбалась. Взлетела по ступеням. Сейчас расскажет, какой отстой этот их зимний бал.

И тут она увидела его лицо — бледное, искаженное болью, в бисеринах пота.

Хэл дышал с трудом, но улыбку все-таки вымучил.

Дачесс медленно приблизилась, осторожно потянула на себя плед.

Кровь: плед ее скрывал.

— Хэл, твою мать! — выдохнула Дачесс.

Он пытался зажать рану, но кровь текла сквозь пальцы быстрой, тугой струей.

— Я его подстрелил, — произнес Хэл — уже полупустая бренная оболочка. Протянул руку Дачесс, и кровь, подобно неизлечимой болезни, тотчас перекинулась на нее.

Дачесс выпустила руку, бросилась в дом, к телефону. Номер полицейского департамента в графстве Айвер был в режиме быстрого набора. Дачесс сообщила все, что могла.

На трубке остались кровавые отпечатки. Она взяла в шкафу бутылку виски, выбежала на крыльцо.

— Черт…

Бутылка у Хэлова рта. Кашель. Кровь на губах и на бутылочном горлышке.

— Я в него попал, Дачесс. Он сбежал, но я его точно ранил.

— Молчи. Сюда уже едут. Тебя спасут, потому что знают, как.

Хэл поднял взгляд.

— Ты же вне закона.

— Я — вне закона.

Голос ее дрогнул.

— Тогда действуй так, чтобы я тобой гордился.

Дачесс стиснула его ладонь, прижалась щекой к его щеке, зажмурилась, удерживая слезы. Провыла: «Вот черт!» Ударила Хэла в предплечье, в грудь, отвесила оплеуху.

— Дедушка, очнись!

Новое желтое платье измарано кровью, взгляд скользит с подола на заснеженную тропу, на следы, что уводят в поле и дальше, дальше.

Дачесс опустилась на колени.

— До исходной точки и обратно.

Она взяла винтовку.

Мороз ей стал нипочем, полнолуние — глубоко параллельно; как и звезды, и красные амбары на белом фоне, и ледяная гладь пруда.

Дачесс вывела из конюшни серую. Подтянулась, вспрыгнула в седло. Поправила на плече винтовку. Дернула поводья, пустила серую по пунктиру следов.

Дура. Как она могла опуститься до благодушия, поверить, что возможна новая жизнь? Куда подевала ярость — жгучую, выкручивающую нутро?

Кто ты, ну-ка, вспомни, ну-ка, ну-ка.

Дачесс Дэй Рэдли.

Та, что вне закона.

С рассвета до заката за рулем, по обе стороны шоссе пустыня Мохаве — неумолимость солнечных лучей, промельки неказистых цветов, шаблонная изменчивость пейзажа.

Трасса номер 15, лас-вегасские огни в отдалении — словно обрушился на Землю и вспыхнул инопланетный объект.

Билборды выстроились в затылок, с них глядят ряженые бровастые фокусники и стареющие старлетки — при каждой перечень альбомов, на которых она играючи сколотила капитал.

Лица умалялись в зеркале заднего вида, блекли, сходили на нет. Уок краем объехал Долину Огня[45] и городишко Бивер-Дэм; не коснулся вечной тени Большого Каньона. От мотеля к мотелю, от заправки к заправке методично проглатывать мили хайвея — вот его задача.

Круглосуточная закусочная в историческом центре Сидар-Сити, города в «железном» графстве Айрон. Поздний час; из посетителей, кроме Уока, только двое мужчин; из кабинки слышно, как они обсуждают прощание с неким Кларком. Причем неясно, умер этот самый Кларк или женился.

Дорожные указатели «Покателло», «Блэкфут», «Айдахо-Фоллз». В глаза будто песку насыпали, протирать бесполезно.

Трасса номер 87; на подступах к Карибу-Тарги[46], после тысяч миль черноты, пейзаж наконец-то оживлен синими вкраплениями. Восход над озером Генри. Уок сбавил скорость, снова потер глаза — неглубокая вода так преломляла солнечные лучи, что впору было ослепнуть.

Первый снег он увидел в Три-Форксе — белые равнины перетекали в белое небо. Уок закрыл окна и включил обогрев, даром что не чувствовал ни холода, ни тепла.