У герцогини пошла горлом кровь, она хотела только одного: увидеть перед смертью детей и привести в порядок различные дела. Принцы оставались дома, чтобы не беспокоить мать. Этого требовал врач, хотя она и противилась, говоря: «Доктор, я умру от тоски!»

Рассказывая, старая герцогиня тихо качала головой.

– Как тяжело, в особенности для Адальберта, – они вполне сдружились теперь и могли бы стать счастливой четой. Он с такой любовью пишет о ней, и вот! – Герцогиня вздохнула. – Один бог знает, сколько мы еще переживем!

Их высочества запретили всякие встречи, но старая герцогиня все-таки хотела ехать с наследным принцем и предложила Клодине сопровождать ее. В два часа спустились они с горы, где стоял старый герцогский замок; из серых ноябрьских облаков, висевших над городом, сыпал снег. Но несмотря на дурную погоду, сотни людей стояли вдоль дороги к вокзалу. Ландо герцогини остановилось около выхода из герцогских комнат.

У вокзала полиция старалась удержать все прибывавшую толпу. Люди тихо стояли на некотором расстоянии от экипажа старой герцогини. Поезд подходил. Наконец, прошумели вагоны, и все на вокзале засуетились. Сначала вышел герцог, поцеловал руку матери. Потом сам вынес из вагона больную жену. Все взоры обратились на нее, ее большие глаза искали наследного принца. Она обняла свекровь и с грустной улыбкой поцеловала сына.

– Вот я и вернулась, – прошептала она.

Она едва могла дойти до экипажа, герцог и наследный принц поддерживали ее. На платформе в числе присутствующих придворных была и принцесса Елена с фрейлиной Катценштейн. Когда герцогиня увидела Клодину, лицо ее дрогнуло: она махнула рукой и указала на экипаж. Девушка поспешно подошла к ней.

– Ваше высочество, – взволнованно проговорила она и наклонилась к руке герцогини.

– Дина, пойдем, – прошептала та, – пойдем и ты со мной, дорогой мой, – обратилась она к принцу. – Адальберт поедет с мамой.

– В последний раз! В последний раз! – шептала герцогиня, с усилием махая белым платком в ответ на приветствия встречающих. Потом схватила руку девушки. – Как хорошо, что ты здесь!

У подъезда она сказала Клодине:

– Когда я немного отдохну, я пришлю за тобой, Дина.

Клодина прошла в свою комнату и стала наблюдать из окна за отъезжающими и подъезжающими экипажами, за проходившей стражей. Из города доносился звон колоколов. То тут, то там, несмотря на ранний час, зажигались огоньки. Снег все падал и падал. Клодина долго стояла у окна, затем ей подали чай. Сидя в кресле, она смотрела на голубое пламя под чайником и думала о Лотаре, о том, как он описывал ей свою тоску и одиночество в заброшенном саксонском замке. Неизвестность! Одиночество! Тоска! О боже, как она хорошо все это знала и понимала.

Принцесса Елена выглядела хорошо, ее лицо приняло другое, более уравновешенное выражение. Страсть и беспокойство исчезли с него: вероятно, она надеялась не попусту. Чего хотела герцогиня от Клодины? Ах, совершенно ясно! Получив ответ Лотаря, она скажет: «Клодина, будь великодушна, верни ему слово. Он чувствует себя связанным». Конечно, Клодина знала, что Лотарь никогда не порвет с нею сам. Он зависел от ее великодушия. Неожиданно горячее, страстное упорство охватило ее.

– А если я не захочу? Если предпочту лучше мучиться рядом с ним, чем томиться вдали от него? Кто может мне помешать? – И тут же она покачала головой: – Нет, нет, никогда!

Старинные часы в зеркальном футляре пробили девять. Герцогиня, наверно, слишком утомилась, и нельзя было рассчитывать увидеть ее сегодня. Клодине вдруг стало холодно, слишком холодно в пустой комнате. Пламя в камине едва теплилось. Клодина стала ходить взад и вперед. Около десяти часов, когда она уже собралась ложиться, пришла горничная и пригласила ее вниз. Клодина прошла несколько коридоров, лестниц и лесенок и добралась до ярко освещенной передней перед покоями ее высочества. Раньше она редко бывала здесь. Во время придворных приемов она сопровождала старую герцогиню лишь в парадные залы и старалась избегать вечерних собраний в гостиной ее высочества. Сегодня она вновь почувствовала особенность этих великолепных покоев: повсюду густой красный цвет – обои, ковры, занавески, свет смягчен абажурами красноватых оттенков. Группы роскошных экзотических растений и драгоценные картины в широких золотых рамах. Все «болезненно, лихорадочно, как существо, живущее в этих комнатах», сказал однажды его высочество, привыкший к чистому лесному воздуху и задыхающийся в тяжелой, пропитанной духами атмосфере. В этом была доля правды. Жгучая потребность скрасить скудную действительность, жажда жизни и счастья сказывались в роскоши этих дворцовых комнат.

Герцогиня лежала на низкой постели с красным пологом, который поддерживался наверху когтями позолоченного орла. Здесь также все освещалось розоватым светом, который придавал бледному лицу обманчивую краску.

– Уже поздно, Дина, – сказала тихим голосом больная, – но я не могу оставаться одна – мне страшно! Меня охватывает непонятный страх. Я стала бояться темноты. Не смейся надо мной, Дина! А теперь, прошу тебя, расскажи мне все – я думаю, мне уже остается немного времени слушать тебя!

Клодина думала, что ей следовало бы убежать из этой роскошной комнаты с золоченым потолком и одуряющим запахом ландышей, несущимся из зимнего сада…

– Как ты тут жила, Клодина?

– Я?.. Мне жилось хорошо, мне только очень тяжело, что ты страдаешь!

– Я должна все привести в порядок и многое написать. Помоги мне!

– Элиза, ты напрасно волнуешься!

– Нет, нет!

Герцогиня смотрела на девушку большими блестящими глазами, как будто старалась разглядеть, что делается в ее душе…

– Какая ты странная невеста, – шепотом начала она после короткого молчания, – и отношения ваши странны. Он там, ты тут. Клодина, сознайся, что твое согласие отдать свою руку в тот день было жертвой? Скажи, Клодина, ты не любишь его?

Она со страхом, с мучительным страхом смотрела на заплаканное лицо подруги.

– Элиза, – ответила та, прижав руки к груди, – я люблю Лотаря, любила его, еще не зная, что это любовь, еще почти ребенком любила его…

Герцогиня молчала, но дыхание ее участилось.

– Ты не веришь мне? – тихо продолжала Клодина.

– Верю, Дина; но любит ли он тебя? Скажи, любит ли он тебя так же? – прошептала герцогиня.

Клодина опустила глаза.

– Я не знаю, – проговорила она.

– А если бы знала, что он тебя не любит, стала бы ты, несмотря на это, его женой?

– Нет, Элиза.

– И ты никогда не решилась бы отдать свою руку другому, несказанно любящему тебя?

Прекрасная девушка сидела неподвижно и безмолвно, как статуя.

– Клодина, знаешь, зачем я приехала? – спросила со страстным волнением герцогиня. – Затем, чтобы употребить свои последние силы для спасения пламенно желаемого счастья того, кто мне дороже всех на свете! Когда я уехала в Канны, моя глупая слабость, мое раненое самолюбие боролись с благими намерениями. Клодина, герцог любит тебя, а меня никогда не любил. Он любит тебя со всей честностью и силой, на какие способно его благородное сердце. За время моего замужества я научилась читать в каждой черте его лица: он любит тебя, Дина! И он никогда не забудет тебя. Не сиди так молчаливо, ради бога, отвечай!