– Лево, готов.

Последняя гастроль. Пулемет проходится по уже освещенной огнем роще, сопротивления нет. Да и там к этому моменту оно вряд ли будет.

В эфире – интенсивный обмен, канонерский вертолет отходит на позицию прикрытия, а десантные вертолеты – наоборот, устремляются к цели. Их задача – высадить десант, зачистить лагерь, забрать любую информацию, какая там может найтись, – записи, ноутбуки, носители информации – все. Затем – общий отход.

Вертолеты почти не бронированы – но и нужды в этом нет, они тихие, да еще при работе ночью… Главная проблема – найти приличную посадочную площадку для сброса. Хотя в Карпатах таких предостаточно, там горы не полностью лесом покрыты.

Я смотрю на часы. Чуть больше пяти минут. Пять минут – и лагерь внизу если и не мертв, то вот-вот будет. Если бы все проблемы, с этим связанные, можно было бы решить за пять минут…

– Товарищи офицеры!

Генерал-лейтенант Ханин, в свой шестьдесят один год запросто демонстрирующий растяжку и прыгающий с парашютом, среднего роста, неприметный, с обманчиво добрым взглядом, одетый в потертый камуфляж старого образца, махнул рукой, обозначая «вольно».

– Докладайте, что тут.

– Точка тридцать. На самой границе, северо-западнее Львова. По данным спутниковой разведки – там лагерь подготовки, примерно на сто – сто пятьдесят человек. Лагерь действует больше года, трехмесячные курсы.

– Диверсанты?

– Они самые… Предположительно – подчиняется не местному проводу – а напрямую СБ[87]. Профиль подготовки – терроризм. Предположительно проходят подготовку русскоязычные, с целью заброски в города и проведения ДТА[88].

– Ясно. Дальше.

– Точка тридцать один. Правее на три. Лагерь, примерно семьдесят – восемьдесят человек. До десяти инструкторов. Профиль подготовки – снайперское дело. Лагерь шестимесячный. По данным перехвата – есть англоязычные инструкторы, не понимающие русский язык, работают с переводчиками.

– Ясно.

– Точка тридцать семь…

– Так… – генерал потер подбородок, сморщился от ощущения щетины под пальцами, – каков план операции?

– Товарищ генерал, штаб предлагает провести операцию с использованием как вертолетного десанта так и дельтапланов.

– Подробнее.

– Дельтапланы стартуют ориентировочно Ч-200. Работают тройками, два – в варианте легких бомбардировщиков[89]. Головной – наводка и прикрытие. Вертолеты – стартуют Ч–45[90]. В таком случае – лагеря будут атакованы одновременно, а вертолеты смогут оказать помощь, если кого-то собьют.

– Распределение целей?

– На тридцатый, тридцать первый и тридцать седьмой – посадочный десант. И там, и там есть нужная нам информация, возможно, иностранные инструкторы. Их захват является задачей наивысшего приоритета.

Я стоял молча во втором ряду. Тридцать первый – моя идея. Именно там – по данным подполья – может содержаться Куба. Снайперский лагерь. И его надо вытащить. Хоть как.

Есть и второй вариант, но думать о нем не хочется. Как карты лягут.

НИКОГДА МЫ НЕ БУДЕМ БРАТЬЯМИ НИ ПО РОДИНЕ, НИ ПО МАТЕРИ

Духа нет у вас быть свободными– Нам не стать с вами даже сводными. Вы себя окрестили «старшими»– Нам бы младшими, да не вашими. Вас так много, а, жаль, безликие. Вы огромные, мы – ВЕЛИКИЕ. А вы жмете… вы все маетесь, Своей завистью вы подавитесь. Воля – слово вам незнакомое, Вы все с детства в цепи закованы. У вас дома «молчанье – золото», А у нас жгут коктейли Молотова, Да, у нас в сердце кровь горячая, Что ж вы нам за «родня» незрячая? А у нас всех глаза бесстрашные, Без оружия мы опасные. Повзрослели и стали смелыми Все у снайперов под прицелами. Нас каты на колени ставили– Мы восстали и все исправили. И зря прячутся крысы, молятся – Они кровью своей умоются. Вам шлют новые указания– А у нас тут огни восстания. У вас Царь, у нас – Демократия. Никогда мы не будем братьями.

Анастасия Дмитрук, Киев. 2014 год

Старый, потрепанный паром, полупустой – тяжело перекатывался с волны на волну, скрипел корпусом. Волнение было не особо сильным, но коварным, с неприятной бортовой качкой. Как это обычно и бывало – за паромом шлейфом шли птицы, пикировали в воду за объедками и рыбой, пришибленной винтами. Если кто подбрасывал хлеб – пикировали, едва не вырывали из рук.

Рейс «туда» – это не обратный ход, но и тут – за вещи стоит побеспокоиться. Она была уже опытной и знала – в их среде все ненавидят друг друга. Каждый из них – по сути – отнимает хлеб у другого, как эти чайки – поэтому, сумки в каюте оставлять нельзя, найдешь залитыми клеем или изрезанными бритвой. Так что сумки – сложенные одну в другую, клеенчатые, марки «мечта оккупанта» – она держала при себе, на верхней палубе. Она и сама не знала, почему ходила сюда и смотрела на море. Здесь ей было спокойнее… наверное. Она смотрела вдаль, где горизонт сливался с серо-черной гладью воды, и на какой-то момент становилась самой собой. Той самой искренней и честной девчонкой, которая не могла держать в себе рвущиеся из души слова и клала их на бумагу. Здесь, на этой палубе, не было ни вони плацкартных вагонов, ни постоянных страхов – изрежут сумки, украдут вещи, задержат таможенники, просто сумки пропадут на дороге… да мало ли что может случиться во взбаламученной, изорванной войной стране, где каждый выживает, как может. Здесь не было вони вещевого рынка, хозяина – грузина, под которого надо ложиться, чтоб сохранить работу, нервных и хамистых покупателей. Здесь она была сама собой – как эти чайки над Черным морем…

Хорошо, если не сменятся таможенники. Все челноки, работающие на линии Ильичевск – Стамбул, знали, что местные – берут немного, просто потому, что знают – им еще тут работать, все равно положенное отработают. Гораздо хуже, если опять провели ротацию. Подонки с Захiда – жадные, злые, отмороженные, они не знали никаких краев и рвали так жадно, как будто жили последний день. На пароме сюда она наслушалась… да чего там слушать – сама как-то раз видела, как таможенник выкинул за борт огромную сумку со шмурдяком[91], просто потому, что что-то не понравилось. И попробуй потом продай залитое грязной, соленой водой…