– Коли так, то не за невесту, а за божеское благоволение вы спор ведете, – продолжал Светловой. – Коли так, и судить женихов не я буду, а боги. Решить дело можно только божьим судом, иначе никак.

– Это нам подойдет! – радостно воскликнул Легота и даже потер ладони. – Спасибо тебе, княжич, умудрили тебя не по годам Сварог и Макошь!

– А вы согласны? – Светловой посмотрел на Мякину.

Тот кивнул. Да и куда деться: отказавшийся от божьего суда тем самым признает свою неправоту.

А Смеяна наблюдала за княжичем со все возрастающим изумлением. Его лицо, взгляд, голос выражали твердую решимость и готовность к борьбе. Что он задумал? Уж явно не просто помочь Перепелам и Чернопольцам поделить наконец ее венок, а нечто большее. Что именно? Этого она не знала, но в душе вспыхнула и стремительно разгоралась какая-то сумасшедшая надежда. Он изменился и больше не собирался сдаваться на милость суровых законов и провожать уходящее счастье тоскливыми вздохами. Если бы Перун только вздыхал вслед Леле, уносимой Велесом, то род человеческий и вовсе не знал бы весны.

* * *

Божий суд назначили на полдень, но мужчины всех трех родов начали готовиться к нему с рассветом. Варовит с двумя другими старейшинами и с обоими женихами взяли двух черных баранов и отвели их к самому старому дубу, много веков почитаемому священным. Он стоял на краю широкой поляны, где в середине виднелась круглая проплешина плотно утоптанной земли. Здесь испокон веков вершился суд и проводились поединки, посвященные Перуну Праведному.

Под священным дубом Варовит и старейшины принесли в жертву черных баранов, а затем принялись готовить место. Земляную плешь обрызгали жертвенной кровью, потом обложили по кругу дубовой щепой и сучьями. Творян добыл новый огонь, с особым заговором раздул его в своей гадательной чаше. Оба противника, Заревник и Премил, капнули в чашу по капле своей крови, и священный огонь разгорелся ярче. Старейшины остались довольны: по всем приметам выходило, что Громовик благословляет сегодняшний поединок.

– Почитай, последний день в этом году подходящий, – бормотал Творян, осторожно подкладывая в чашу тонкие веточки. – Теперь до Медвежьего велика-дня уж не потешиться…

Ведун поджег сложенные кругом дубовые дрова, и на поляне запылал огненный круг. Так и сам Сварог, Отец Мира и Хранитель Небесного Огня, когда-то до начала времен зажег из своей чаши Солнце.

Когда огненный круг прогорел, Творян рассыпал золу по всему пространству площадки. Теперь земля была освящена и заново подготовлена для испытания воли богов.

Княжич Светловой не пошел со стариками в дубраву, да его и не звали. Каждый из старейшин считал, что такое важное дело лучше делать своим родом, без чужих глаз. Эти обычаи древнее князей.

В ожидании полудня Светловою не хотелось сидеть на огнище, и он попросил Смеяну проводить его к Бычьему ручью. Он давно собирался там побывать, но все было недосуг. Вернее, какое-то внутреннее чувство не пускало его туда, но теперь Светловой решился. Ему требовалось проститься с тем местом, где богиня удостоила его встречи, навсегда изменившей судьбу.

– Хорошо, идем! – тут же согласилась Смеяна.

Проходившая мимо Синичка бросила на нее косой взгляд, но Смеяна не обратила внимания. Ей давно уже стало безразлично, что о ней будут говорить. Она чувствовала, что ее жизненный путь подошел к решительному перелому. Вопреки надеждам и приготовлениям стариков, не суждено ей прожить обычный бабий век. Ее ждет нечто особенное, может, счастье, а может, и нет. Но по сравнению с этим неудовольствие обычных женщин значило так мало, что Смеяна совсем об этом не думала.

По пути через поле Смеяна и Светловой почти не разговаривали. Княжич думал о своем, на его лице смутная тень тоски сменялась выражением решимости, и Смеяна не смела его тревожить. А меж тем ее мучило любопытство: что он собирается делать? Она принадлежит вырастившему ее роду, старики вправе решать судьбу девушки, и даже князь им в этом не указ. Каким образом можно спасти ее от женихов, не обидев все три рода? А главное, что потом? Ведь если она не выйдет сейчас замуж, то остается ей, в ее года, одна дорога – в ведуньи. А Творян ее на выучку не возьмет. Вот и выходит, что деваться ей совершенно некуда… Она украдкой косилась на замкнутое, полное тайной решимости лицо Светловоя, ни о чем не спрашивала, но в душе верила: он не бросит ее без помощи.

Бычий ручей так же бодро бежал из оврага в Истир, так же пестрели камешки на дне, а вода была чиста, как слеза, и холодна так, что опущенные в нее пальцы сразу покраснели. Смеяна перешагнула через ручей, обернулась и удивилась: княжич смотрел на нее широко раскрытыми глазами, словно она внезапно превратилась в солнечную деву-вилу с прекрасным лицом и козьими ногами.

– Ты что? – спросила Смеяна.

– Я… – непроизвольно повторил Светловой. – Нет, ты… Только сейчас заметил, как же ты хороша… Понятно, что женихи за тебя передрались.

Смеяна открыла рот от изумления. Она давно привыкла к тому, что после состязания с полудянкой все считают ее красавицей, но на Светловоя эти чары почему-то не действовали. И вот теперь и он «прозрел»! Но Смеяна не спешила радоваться, это запоздалое восхищение ее скорее озадачило. С чего бы это вдруг? Последние приключения ее кое-чему научили: по крайней мере, она избавилась от заблуждения многих некрасивых девушек, которые свое плохое настроение связывают с «неправильным» носом. Прелестное личико – еще не счастье, и всем дарам полудянки Смеяна теперь предпочла бы свой прежний легкомысленный задор, легкое сердце, с которым и красота была не нужна. Но увы, время вспять не повернешь.

– Ничего я не красивая! – почти сердито воскликнула она. – Дажьбог да будет с тобой, княжич светлый! Какая уж тут красота: веснушек что на мухоморе, и нос кверху глядит, и рот как у лягухи – только на кочке сидеть да песни орать. Ведь так?

– Нет, ну… – Светловой внимательно рассматривал ее лицо и сам явно удивлялся.

Он видел, что девушка оставалась такой же, как и раньше, но почему-то вдруг стала казаться прекрасной. Какой-то особый свет проступил из глубины и осветил черты, теплое золотистое сияние, дыхание лета. Сквозь внешний облик стали просвечивать какая-то внутренняя мощь и значительность, которая важнее красоты.

А за спиной ее стоял лес, смешение желтых и бурых пятен листвы, беловатых проблесков изморози, переплетение коричневых и черных ветвей. Смеяна, в своем пестром рысьем полушубке, с рыжими косами, сливалась с лесом и казалась его частью. Зоркие и дикие глаза леса смотрели из ее желтых зрачков. Да она и сейчас была рысью, вольной и ловкой лесной княгиней, неутомимой и неудержимой, воплотившей в себе силу и живую красоту всех Велесовых творений. И как непохожа она была на Лелю, Деву Весны, чистую и нежную! Леля освещает мир вокруг, не отражает красоту, а несет ее в себе и щедро дарит каждой былинке, излучает красоту, как Лик Хорса излучает свет.

Удивленная и встревоженная долгим молчанием Светловоя, Смеяна шагнула через ручей назад на этот берег, и чары рассеялись. Она снова стала такой же, как всегда. Светловой провел рукой по лбу: пестрый берег поплыл вокруг. Его снова кружило наваждение, уже испытанное им здесь когда-то. И вдруг он понял: шагнув через ручей, Смеяна встала на то самое место, где в тот давний вечер сидела Леля-Белосвета. Может быть, этим волшебством Дева Весны хотела напомнить о себе?