– Да какое твое уменье! – охали старики.

С тех пор как Легота ходил в походы с князем Творимиром, дедом Светловоя, прошло уж лет тридцать. Да и там он, как и все ратники, воевал больше копьем, секирой, луком, а меч попадался ему в руки нечасто.

– На то и Перунов суд! – отмахивался Легота от опасений родни. – Будет Перунова воля – и горбатый старик княжеского воеводу одолеет. А не будет воли Перуновой – нечего и браться!

Светловой молчал и оставался совершенно спокойным. Для него победа или поражение в поединке означали гораздо больше, чем для Леготы и для всего рода Чернопольцев. Кроме желания помочь Смеяне его вело и желание помочь себе самому. Именно сегодня он, будто прозрев, сообразил, что верное средство изменить злую судьбу все это время находилось совсем рядом. Девушка, приносящая удачу, – это настоящее оружие. Она доказала это, когда увела людей из обреченного на гибель городка, спасла от гнева богов. Так, может, ее таинственных сил хватит на то, чтобы изменить мировой порядок и открыть для смертного дорогу к богине?

Смеяна протолкалась к самой границе черного круга, но ее никто не прогонял. Все взгляды были прикованы к площадке. Почти одного роста, Светловой и Легота различались, как олень и медведь. Легота, более широкий в плечах и толстый, двигался медленно и очень осторожно. Светловой, хорошо выученный и даже более опытный, чем старик-земледелец, тоже не кидался вперед, пытаясь сперва понять, на что же способен его противник. Их клинки изредка скрещивались, и звон оружия падал в тишину, как льдинки в стоячую воду. Люди на поляне не просто молчали – они затаили дыхание. Даже древние старухи, приковылявшие на поляну к дубу только ради родового обычая, даже мальчишки, которым не только оружия, но и штанов по малолетству не полагалось, не отрывали глаз от поединщиков, словно здесь решалась судьба каждого.

Поединок был похож на еле тлеющий костер: то долгое затишье, когда противники только кружили по площадке, как в обрядовом воинском танце, то вдруг вспышка – несколько резких ударов.

Смеяна уже не забавлялась – ей стало страшно. Веселый Легота вдруг показался голодным медведем, выжидающим удобного мгновения, чтобы броситься. Даже в лице его, густо заросшем бородой, появилось что-то хищное. Нет, не так он бился раньше на обрядовых или даже судебных поединках, когда безудержно бросался вперед, норовя смести противника мощным напором. Теперь он кружил, выжидал, и меч в его руке казался жалом.

Светловой тоже не спешил нападать: он вовсе не стремился понапрасну проливать кровь, свою или чужую. Многолетние уроки Кременя не пропали даром, меч стал живым продолжением его руки, таким, что не замедлит отразить удар, но не нанесет лишних повреждений. Каждое движение княжича было точным и рассчитанным, он выбирал миг для удара – того, который добудет единственную нужную каплю крови на самом краю лезвия.

«Помоги ему, боже Перуне! Помоги!» – совсем по-детски молилась Смеяна, стиснув руки на груди и ломая пальцы. Нет, не то. Такого бессвязного бормотания Громовик не услышит. Да и не станет он слушать девчонку, которая сама не знает, что ей нужно. Но как же помочь? Как придать ему силу, такую нужную сейчас? У Смеяны не хватало терпения следить за этим медленным, изматывающим зрителей поединком.

Пальцы ее коснулись рысьего когтя в ожерелье. Когда-то давно именно Светловой помог ей добыть у прижимистой бабки Гладины эту единственную память о незнакомой матери, наследство неведомого кровного рода. И сила, жившая в рысьем клыке, вдруг проснулась. Смеяне вспомнился березняк, лицо Синички, искаженное смертельным страхом. Где-то в глубине ее существа уже потягивалась красавица-рысь, разминая лапы, готовясь к прыжку. Вспыхнули желтым огнем ее узкие глаза, в оскале блеснули клыки. Сила потекла по жилам Смеяны, как жидкий огонь; казалось, вот-вот тело ее само поднимется в длинном прыжке и приземлится на четыре сильные лапы, на мягкие подушечки с острыми когтями…

Огромные янтарные глаза глянули из чащи дубравы прямо в лицо Леготе. Охнув, он выпустил меч, и тот скользнул на землю, в притоптанную золу. Легота покачнулся, едва удержавшись на враз ослабевших ногах. Он увидел – на священному дубе, на высокой толстой ветке, сидела, собравшись в тугой комок, огромная рысь, и взгляд ее желтых глаз жег его, пронзал, как раскаленный клинок молнии.

Старейшина моргнул, мотнул головой, пытаясь стряхнуть наваждение. Когда он поднял веки, рыси на дубе уже не было. Княжич Светловой стоял в трех шагах перед ним, опустив чистый клинок, так и не узнавший сегодня крови.

– Ох, чуры меня сохраните… – отрешенно бормотал Легота, не понимая, что с ним случилось, и не в силах побороть страха.

Оглянувшись, точно в поисках ответа, он внезапно вздрогнул, споткнулся и повалился наземь, словно соломенная кукла. В душу ему снова глянули те же глаза. Тот же янтарный цвет, тот же острый зрачок и хищная угроза. Только поменьше.

У края площадки стояла Смеяна.

А люди потрясенно молчали, вертели головами, выискивая то, что так напугало отважного и решительного старейшину Чернопольцев. Но никто из них не видел Лесного Князя. Леготу лишила сил воля богов, и люди смотрели на него со страхом.

Варовит махнул рукой, и несколько мужчин подбежали к Леготе, подняли его, поставили на ноги.

– Не удержал, стало быть, Перун тебя, человече! – сочувственно подвел итог дед Добреня. – Стало быть, правда его не с тобой.

Легота открывал рот, желая что-то сказать, но не находил слов. Он не мог смотреть в сторону Смеяны. Да была ли она на месте во время поединка? Не она ли обернулась рысью и сидела на дубу? Сила леса, внезапно проглянувшая в ней, внушала ужас. И ее-то, оборотня, он хотел взять в род! Чуры уберегли!

– Справедлив ли вышел Перунов суд? – спросил тем временем Светловой у Варовита. – Признают ли люди исход его?

Варовит оглядел лица мужчин. Все были слишком растеряны, сбиты с толку ходом и концом поединка, чтобы осмыслить его и объявить решение. Никогда в роду такого не случалось, чтобы княжич бился за девку со старейшиной и чтобы поединок закончился даже без требуемой обычаем капли крови. Или боги даже на судебном поле благосклонны к князьям?

– А чего? По обычаю. Ничего не скажешь, – раздалось в рядах мужчин.

– Пусть Чернопольцы княжичу кланяются, – буркнул Мякина, чувствуя, что поражение Заревника отчасти отомщено. – Захотел бы – была бы тебе и первая кровь, и последняя…

– Значит, род Ольховиков и род Чернопольцев не сочтут себя обиженными, если эта девушка пойдет со мной?

– Ты хочешь идти с княжичем? – спросил Варовит, повернувшись к Смеяне.

Она посмотрела в глаза деду, торжествуя в душе. Все-таки он спрашивает, чего она хочет!

Но едва она встретила погасший взгляд Варовита, словно бы ушедший глубже под седые космы бровей, как торжество ее разом угасло. Ей задавали этот вопрос всего лишь ради порядка. Откажись она сейчас – род ее не примет. Ни Ольховики, ни какой-нибудь другой, даже бившиеся за нее сегодня, не примут к своему огню девушку, в которой живет страшная сила леса. Пусть никто, кроме Леготы, не видел рыси на священном дубе – его присутствие почувствовали все, все заново испытали давящий страх и трепет перед стихией, рядом с которой человек слаб и беззащитен.